Гитлер и РСХА

Списки штурмовиков — кандидатов на расстрел постоянно обновлялись. На первых порах в них вошли лишь видные руководители СА. Далее Гейдрих решил воспользоваться случаем и ликвидировать вместе с ними всех активных противников режима. В результате, «количество участников» увеличивалось и увеличивалось. Особую активность в пополнении списков уже тогда проявляли СД и гестапо, между которыми, порой, возникали даже небольшие споры по поводу отдельных кандидатур — расстреливать человека или пока подождать. Доходило до смешного. Так, Геринг исключил из числа обреченных бывшего шефа гестапо Дилса, который, кстати, сам вносил в этот же список свои дополнения.

Операция по ликвидации высшего руководства СА и других неблагонадежных чуть было не оказалась сорванной, когда в начале июня Гитлер и Рем неожиданно для всех договорились о перенесении на некоторое время окончательного решения вопроса о рейхсвере и СА. На встрече было решено отправить всех штурмовиков, а это около трех миллионов человек, в месячный отпуск с 1 июля. Отправлялся на несколько недель в отпуск по болезни и сам Рем. Военные восприняли эти новости как свою победу над СА, угроза со стороны которых была, по их мнению, ликвидирована.

Планы Гейдриха Гиммлера, Геринга и других, решивших расправиться с СА, казалось, были расстроены — находящихся в отпусках штурмовиков трудно обвинить в подготовке государственного переворота. Действовать нужно было быстро, но прежде всего следовало заручиться поддержкой канцлера.

Со стороны гестапо и СД к Гитлеру начали поступать сведения о желании буржуазных кругов Германии после смерти главы государства президента Гинденбурга посадить на его место принца Августа-Вильгельма Прусского, группенфюрера СА, являвшегося по совместительству сыном свергнутого кайзера. Ключевой фигурой здесь был фон Папен. Тот самый фон Папен, ныне вице-канцлер, а до прихода Гитлера к власти и канцлер Германии, который по своим политическим убеждениям, конечно, не был национал-социалистом, пользовался расположением Гинденбурга, испытывавшего к нему некую отцовскую привязанность. Папен был испуган масштабом происходящих в течение 1933 года изменений, разгулом штурмовиков и откровенными политическими убийствами.

В декабре 1933 года вице-канцлер на собрании в честь 150-летия основания Ганзейского клуба, на котором присутствовали многие видные представители буржуазии, выступил с речью, в которой отдал должное новой власти, но поставил под сомнение ценность отдельных ее индивидуумов. Слова Папена были встречены овацией. Это показало, насколько в буржуазной среде недовольны новыми порядками, и заставило руководителей новой Германии серьезно задуматься.

Их озабоченность вскоре переросла в сильное беспокойство, когда спустя несколько месяцев Папен выступил с новой речью уже перед гораздо более важной аудиторией на заседании Дортмундской промышленной ассоциации. Там он продолжил критиковать идеи Гитлера и планы ряда министров правительства. Обратил он внимание собравшихся и на отношение Гитлера к беспокоившим и крупных промышленников штурмовикам: «Всякий раз, когда я говорю Гитлеру о том, как опасно идти на уступки Рему, он принимается высмеивать требования лидера штурмовиков и отзывается о них как о людях, которые сбились с правильного пути и не представляют никакой угрозы для общества». Собравшиеся встретили речь аплодисментами, хотя и не такими бурными как декабрьские.

Среди приближенных Папена, и об этом прекрасно знал Гитлер, было много недовольных установившимся в Германии режимом. Герберт фон Бозе и Эдгар Юнг — секретари вице-канцлера, последний — монархист; фон Чирский — монархист, примкнувший к Папену в поисках лучшей доли, но оказывавший на него давление и сохранивший контакты со своими единомышленниками; Эрих Клаузенер, директор Организации католического действия и высокопоставленный чиновник министерства связи — все они противники национал-социализма. Опасность Папена и его идей заключалась в том, что они, с одной стороны, пользовались поддержкой в рейхсвере, а с другой — пропагандировались на фоне хорошо всем известной поддержки вице-канцлера престарелым президентом страны, который мог оставить после своей смерти соответствующее политической завещание в пользу Папена.

Пост президента по-прежнему оставался высшим в государстве, и именно присутствие Гинденбурга мешало Гитлеру развернуться в полной мере. «Старый господин», как часто называли президента, был по-настоящему стар, терял память, редко появлялся на официальных мероприятиях и уже не мог активно вмешиваться в процесс управления страной. Но он был еще жив, и это само по себе ограничивало канцлера. Если рейхсвер в случае смерти президента и попытке Папена восстановить монархию встал бы на сторону вице-канцлера, личной власти Гитлера настал бы конец. Сам же фюрер вынашивал идею соединения в своем лице постов канцлера и президента. Но для этого нужно было срочно заручиться поддержкой военных. А сделать это казалось проще всего за счет расправы с СА.