Гитлер и Сталин перед схваткой

Коротко и ясно! А ведь сегодня мы знаем: «источником» были Харро Шульце-Бойзен (из штаба люфтваффе) и Арвид Харнак (министерство экономики) — высокоинтеллигентные люди, самоотверженные антифашисты, которые вскоре сложили свои головы на эсэсовской плахе по делу легендарной разведывательной группы, названной гестаповцами «Красная капелла».

Мне особенно резануло слух подобное грубое выражение Сталина по адресу «источника» — ибо много лет назад я имел возможность беседовать с человеком, работавшим вместе с Шульце-Бойзеном и Харнаком. В 50-е годы в Берлине я познакомился с Гретой Кукхоф, входившей в эту разведывательную организацию. Мы часто встречались в Берлине и Москве. Я даже собирался писать книгу о ней, однако вскоре мы пришли с Гретой к мнению, что делать этого пока не стоит. Я уже упоминал, что в те суровые годы руководство СЕПГ и сам Вальтер Ульбрихт ни в коем случае не желали признавать подвиги советских разведчиков и хотели изобразить их членами некой подпольной группы, действовавшей под непосредственным руководством ЦК КПГ. Кривить душой ни Грете Кукхоф, ни мне не хотелось, а шансов на публикацию вопреки воле Ульбрихта тогда было мало.

Грета Кукхоф подробно рассказывала о том, как заблаговременно разведчики-антифашисты стали сообщать о подготовке Германии к операции «Барбаросса».

— Собственно говоря, — говорила моя собеседница, — для этого было нужно лишь внимательно смотреть за всем, что происходит вокруг нас. Например, в нашей организации были люди из метеорологической службы. По поступающим к ним заявкам они точно знали, куда направляется тяжелая авиация. Особенно обширные сведения по этому вопросу имелись у Харро Шульце-Бойзена, который служил в имперском министерстве авиации. Он поддерживал связи с широким кругом хорошо информированных высших офицеров.

Если мне память не изменяет, то уже в октябре 1940 года мы знали, что намечается нападение. Зато с полной определенностью могу сказать, что в начале апреля 1941 года нам удалось точно узнать срок. Мы о нем сообщили, потому что мы считали, что готовится чудовищное преступление против народов Советского Союза, которое будет стоить жизни десяткам тысяч людей — в том числе и десяткам тысяч немецких солдат.

— Арвид Харнак, — продолжала Кукхоф, — имел хорошую информацию об экономической подготовке войны, так как он работал в имперском министерстве экономики. Там составлялись точные статистические данные о потребности в бензине и других ресурсах, необходимых для ведения войны. Так, один камешек к другому, складывалась мозаика нашей информации о подготовке к нападению.

— Получили ли вы ответы на ваши сообщения, переданные Советскому Союзу?

— Разумеется. Наши друзья были нам очень благодарны, например, когда мы смогли им сообщить направление первых ударов. Тем больше мы были потрясены в первые, самые тяжелые недели всей войны, когда снова услышали названия тех самых населенных пунктов, которые мы указывали в наших сообщениях. Оказалось, что на тех самых направлениях, о которых мы заранее сообщали, вермахт добивался самых больших успехов. Нам это было совершенно непонятно…

Что я мог сказать моей собеседнице, перенесшей в своей жизни труднейшие мгновения, уцелевшей просто чудом (смертная казнь ей была заменена тюрьмой, и она была освобождена советскими войсками)? Да ничего. Мы сами сегодня с недоумением читаем архивные публикации об объеме развединформации на пороге войны. Конечно, был необходим «критический глаз» при оценке подобной информации. Конечно, защитники сталинской непогрешимости могут возразить — мог ли Сталин входить в подробности и верить любому донесению? Но если таких донесений десятки? Сотни? Если даже начальник Генштаба был согласен с предупреждениями?

Историки и психологи могут спорить: как распределить вину между политиками, не хотевшими верить правде, и военными, которые не сумели эту правду довести до политиков? Например, существует мнение, что начальник Главного разведуправления генерал Ф. Голиков сопровождал донесения вышеприведенного сорта дискредитирующими резолюциями лишь потому, что иначе бы Сталин вообще не стал бы их читать. Однако такие ответственные военные руководители, как нарком Тимошенко и начальник Генштаба Жуков, могли и должны были настаивать на правде. Не настояли.

Это одна сторона событий. Но была и другая. Если взглянуть на постановления Политбюро ЦК ВКП(б) за предвоенные годы, то этому важнейшему органу государственного управления никак нельзя бросить упрек в том, что он не занимался подготовкой к будущим военным испытаниям. Вот лишь выборочный список (разумеется, на оригиналах стоял гриф «строго секретно», «сов. секретно», «особой важности»):

— 27 мая 1939 года было принято постановление о развитии промышленности искусственного жидкого топлива; 1-я очередь должна была быть пущена в 1940-м, 2-я — в 1941 году.

— В тот же день 27 мая — решение о производстве литой многослойной брони на Кировском и Ижорском заводах (Ленинград).