ГИТЛЕР, Inc.

В этот же день президент рейхсбанка Рудольф Хафенштейн, управляющий, фактически растоптавший Капповский путч, по­терявший на инфляции половину золотого запаса банка и жал­ко смирившийся с крахом своей валюты, умер от сердечного приступа. В начале того года с ним встречался Норман. Это слу­чилось, когда немецкий банкир приполз к нему на коленях, ища сочувствия, и «человек-паук» нашел его «весьма симпатичным, но очень грустным человеком» (58).

Однако директора рейхсбанка, эти прирожденные фронде­ры и «злонамеренные, изъеденные молью паши» (59) едва ли да­ли ослепить себя дешевыми финансовыми проделками Шахта, и отнеслись к Шахту неприязненно. Они хотели старого доб­рого Гельфрейха, твердолобого националиста, бывшего импер­ского вице-канцлера и министра финансов, и главного пар­ламентского убийцу Эрцбергера и Ратенау: истинную, не подверженную предательству опору старого порядка. Однако те­перь в Веймаре все решали не немцы, а англо-американские клу­бы. Даллес рекомендовал Шахта Моргану и компании, Морган и компания Норману, а Норман правительствующим веймар­ским марионеткам. «В течение лета и осени [1923 года Норман] впервые услышал о докторе Ялмаре Шахте как о восходящей звезде германского финансового мира, человеке с парадоксаль­ным умом и незаурядной самостоятельной волей» (60).

22 декабря 1923 года Ялмар Шахт был избран управляющим Центральным Банком Германии. Гельфрейху, свободному те­перь от всяких хлопот, оставалось наслаждаться жизнью всего несколько лун: в апреле следующего года он погиб в железнодо­рожной катастрофе. Решительно, даже боги были на стороне доктора Шахта. Норман сгорал от нетерпения скорее встре­титься с Шахтом; своим сотрудникам он признался: «Я хочу с ним подружиться» (61). Он хотел этого так сильно, что в канун нового, 1924 года позвонил немцу и пригласил его в свой каби­нет в банке на следующий день в одиннадцать часов утра; «Наде­юсь, мы станем друзьями» — сказал он Шахту, прежде чем пове­сить трубку (62). Они встретились и стали больше чем друзья­ми; со времени их первой встречи все называли их не иначе как «близнецами».

Шахт был всего лишь полезным орудием, в лучшем случае средством, но настолько необходимым, что Норман изменил своим привычкам и принялся культивировать Шахта, наде­ясь заработать на нем много очков (63).

Ноябрьская стабилизация марки на уровне 4,2 стала в 1923 го­ду лишь предисловием к великой веймарской помощи, которой было суждено даровать немцам пять лет «синтетического про­цветания» (64), обеспечить так называемые золотые годы Вей­марской республики (1924-1929 годы). Джон Фостер Даллес еще в 1922 году упоминал о «политической стабильности». Это отношение положило конец «французскому сумасшествию» — именно так Норман рассматривал французскую оккупацию Ру­ра (65).

8 марте 1924 года клубы, через «Морган и К°», начали массированное спекулятивное наступление на французскую валюту. Агенты клубов, заняв позиции в узлах банкирской решетки, ста­ли накапливать франки, а затем, согласовав время, обрушили его курс на валютных биржах (66). Франк обвалился; француз­ский банк оказался бессильным перед этой атакой: у него не оказалось достаточных средств (иностранной валюты), с помо­щью которых можно было собрать упавшие в цене франки и по­высить затем его стоимость. Нанеся этот калечащий удар, «Морган и К°» позаботились и о лекарстве: они предложили Франции кредит в 100 миллионов долларов на шесть месяцев под залог французского золота. В конце апреля посол США в Берлине Алансон Хьютон записал в своем дневнике: «Англия и Америка взяли франк под контроль и, видимо, могут теперь делать с ним все, что захотят» (67).

8 апреля был обнародован план Дауэса. План носил имя еще одного из тех американских «великих никто» моргановской эры: заменяемых сереньких душ со средненькими дарования­ми, но в жесткой упаковке, горевших желанием оставить на теле истории мелкие следы своего нервического укуса. Чарльз Г. Дауэс, банкир, валютный инспектор при президенте Мак-Кинли и бывший главный интендант американского экспеди­ционного корпуса в Европе во время Первой мировой войны (этот пост он получил благодаря старой дружбе с команду­ющим корпусом генералом Джоном Дж. Першингом), предло­жил, будучи американским представителем в Комиссии по ре­парациям, проект того, что было окончательно оформлено на Парижской конференции 15 января 1924 года.

Мне представляется, что первый шаг, который мы должны сделать, — это разработать систему стабилизации германской валюты, чтобы получить воду, которую можно было бы лить на бюджетную мельницу. Давайте же строить мельницу после того, как поток станет настолько сильным, что сможет вра­щать ее жернова (68).