ГИТЛЕР, Inc.

За шесть месяцев до первого кровотечения у цесаревича, в январе 1905 года, Россия стала свидетельницей первого и един­ственного в ее истории спонтанного народного возмущения: этим восстанием руководили не самозваные «непримиримые атеисты», подобные Троцкому, которые вскоре присоединились к бурлящему потоку (26), а священник, поп Гапон. Процессия из тысяч людей, протестовавших против нехватки продовольст­вия, низкой заработной платы и тирании, возглавляемая свя­щенником, двинулась на площадь Зимнего дворца, где была рас­стреляна и рассеяна казаками и полицией: тот день вошел в историю как Кровавое воскресенье. За расстрелом последова­ли массовые забастовки, напряженность нарастала. Царь пошел на уступки: Санкт-Петербургский совет возник спонтанно, как институциональное учреждение местного самоуправления, на­ряду с неохотно созданным по указу царя совещательным орга­ном — Думой.

В течение этого года, в период противоречивого перемирия и иллюзорных реформ, многие будущие революционные вожди примкнули к только что образованному Совету, но их агитация была беспощадно подавлена: царь не собирался идти на дейст­вительные реформы и блефовал; многие возмутители импер­ского спокойствия были арестованы и отправлены в Сибирь, откуда они постепенно, один за другим, сумели бежать. Россия находилась в состоянии внутреннего потрясения. Во внешней политике страна также пережила катастрофу. Через несколько месяцев после начала народного бунта Россия была разбита в Корее и Маньчжурии японцами в отдаленном колониальном споре. Поражение было неслыханным.

В самый разгар российской смуты Вильгельм наконец пред­принимает первую попытку организовать евразийское сближе­ние; в июле 1905 года он приглашает царя в Бьёркё в Финском заливе и успешно склоняет Николая к подписанию договора, со­гласно которому (1) две державы обязываются помогать друг другу в случае войны и (2) Россия обязывается сообщить Фран­ции о своем решении, с тем чтобы впоследствии вовлечь в союз и ее (27).

Но поскольку Германия так до самого конца и не поняла, что Великобритания готовит беспримерную осаду, — эта поли­тическая близорукость привела к краху Германии, — постольку союз с Россией был уже невозможен. Вероятно, в 1905 году бы­ло уже поздно. Действительно, в тот момент, когда Германия могла привязать к себе Россию, приняв ее ценные бумаги (то есть осуществив широкие заимствования), — а такая возмож­ность возникла в 1887 году, — она отказалась это сделать, уязв­ленная экономическим антагонизмом России. Немедленно оживившиеся финансовые интересы Франции и в меньшей степени Британии привели к тому, что именно эти страны да­ли России необходимые ссуды и, таким образом, решительно связали дальнейшую судьбу Российской империи со своей им­перской политикой.

Бисмарк просто играл с Россией: он не привязал ее к Герма­нии, хотя был, по логике вещей, обязан это сделать. Евразий­ское объятие могло стать реальностью только в том случае, ес­ли бы Германия примирила австрийские и российские амбиции в Mitteleuropa (Центральной Европе), с Францией или без нее. Такова была главная геополитическая миссия центральных дер­жав, противовес надвигавшейся осаде со стороны морских дер­жав; в исполнении этой миссии все германские канцлеры, начи­ная с Бисмарка и кончая БетманТольвегом, потерпели полное фиаско. Так были посеяны семена прошлого и настоящего рас­пада Европы.

Договор, подписанный в Бьёркё, так и не был ратифици­рован. По возвращении Николая домой его министры быстро отрезвили царя, напомнив ему о финансовых обязательствах пе­ред Францией, которая между тем, получив сведения о тревож­ной выходке русского императора, заявила о категорическом несогласии вступать в какие бы то ни было союзы с рейхом. Ви­димо, Вильгельм забыл о том, что французы «безнадежны». Итак, Николай дал задний ход, кайзер энергично протестовал, но все было напрасно. В сентябре с вопросом о союзе с Германи­ей было покончено. Если англо-французские деньги и герман­ская глупость помешали России достигнуть взаимопонимания с рейхом, то эти же причины определенно придали новый им­пульс старому, проверенному временем франко-русскому воен­ному сотрудничеству, а немцы теперь с опозданием пытались лечить уже ставшую неизлечимой болезнь. Немцы упустили свой шанс задолго до Бьёркё (28).