Гитлер: мировоззрение революционера

Через шесть лет, в речи по вопросам культуры на имперском партсъезде 1934 г. Гитлер истолковывал Французскую революцию как начало новой эры. Она была первым «стихийным всплеском» того брожения, которое потрясло до глубочайших основ почти тысячелетний мир идей и общественного порядка. Эту открытую Французской революцией эру Гитлер оценивал ни однозначно негативно, ни исключительно позитивно. Чувствуется восхищение, когда он говорит о «бурном нетерпении», с которым человек пытается с начала этой эры открыть тайны мира и своего собственного бытия: «Были освоены континенты. Началось продвижение человека на вершины, в широты и глубины. В ледяные поля Арктики и в зоны тропических пустынь и лесов, через все моря, к вершинам вечных горных великанов стремятся его исследовательский порыв, его любопытство и его жадность!» Гитлер говорит о «внезапно, как бы волшебной силой, развернутой гениальности», выражающейся в изобретениях и открытиях, с восхищением говорит о появляющейся новой «великой державе физики и техники», а также химии. Мир предположительных знаний и предрассудков рассыпался, уступив место новым взглядам, патриархальный общественный порядок «разорван до самых глубин» и т. д. Кроме восхищения, слышного в этих словах, он видит и «всемирную идею либеральной эпохи», но как предшественницу марксистского социализма, он говорит о грандиозной и зловещей игре, разворачивающейся на наших глазах. Национал-социалистическая революция завершает эту эпоху «хаотического смятения»[423].

На Имперском партийном съезде двумя годами позднее Гитлер в речи по вопросам культуры вновь останавливается на Французской революции и начатой ею эпохе. Часто довольно цветистые и патетические слова Гитлера отражают его противоречивое — с одной стороны, восхищенное, а с другой стороны, негативное — отношение к событию Французской революции и открытой ею эпохе. С одной стороны, он говорит об «ужасных явлениях Французской революции» — с другой, однако, — о «гениальном боге войны», поднимающемся из ее хаоса и свергающем европейский мир, уже внутренне разложенный опережающей идеей. «И с короткими временными промежутками рушатся всё новые династии, всё новые государства превращают свою изжившую [sic!] себя авторитарную форму в мнимые современные демократии»[424]. В этой речи обнаруживается и мысль, что просвещенный абсолютизм Фридриха Великого и Иосифа II воспрепятствовал подобному развитию в Пруссии или в Австрии. Предчувствуя грозящее потрясение, они, как монархи, сделали практические выводы и тем самым отняли у грядущих революционных событий в своих государствах целый ряд «якобы оправдывающих их внутренних предпосылок, силе инфекции французских революционных идей был заранее поставлен заслон!»[425] Эту мысль Гитлер повторил через пять лет в своих застольных монологах: «Если Германия избежала Французской революции, то только потому, что здесь были Фридрих Великий и Иосиф II»[426].

Сам Гитлер, всю жизнь восхищавшийся Фридрихом Великим, видел себя, подобно ему, просвещенным правителем, которому в XX в. выпала задача пошаговым преодолением унаследованного общественного порядка отнять у большевистской революции ее предпосылку. Однако это должно было произойти в результате революции, идеи которой обладают такой мощной, все опрокидывающей силой, что, как он однажды сказал Вагенеру, «Французская революция» по сравнению с этим «кажется детской игрой»[427]. В 1932 г. он грозил «находящимся у власти», что, если они будут обращаться с народом, как перед Французской революцией, они могут быть уверены, что вызовут такую революцию, которая «возможно, будет еще мощнее, чем Французская революция»[428].

Подводя итоги сказанному до сих пор, можно констатировать, что по-прежнему распространенная точка зрения, согласно которой национал-социалисты видели себя «сильным контрударом против Французской революции»[429], действительно верна, но описывает лишь одну сторону их отношения к этому эпохальному событию. Часто цитируемое высказывание Геббельса о том, что с захватом власти «1789 год вычеркивается из истории»[430], не следует — во всяком случае, что касается Гитлера — интерпретировать таким образом, что национал-социалисты рассматривали свою революцию просто как антитезу Французской революции. Гитлер, конечно, понимал свою революцию как отрицание начатой в 1789 г. «всемирной идеи либерального века», но, с другой стороны, он видел себя самого в традиции открытой Французской революцией эпохи модерна, технических изобретений, разрушения традиционных и религиозных картин и связей мира. Как мы покажем в главе V.3, он сам отрицал идеи французского Просвещения не целиком, а рассматривал их и как начало оцениваемого им позитивно расчета с суеверием, иррационализмом и религией.

Не считая этой вполне амбивалентной оценки эпохи, открытой Французской революцией, революция как таковая представляла для Гитлера образец, к которому он неоднократно обращался и на котором он пытался учиться.