Гитлер на тысячу лет

Испанский генерал Примо де Ривера, более чем кто-либо другой, был «фашистом» на свой лад, фашистом-монархистом, немного напоминая этим Муссолини. Во многом именно его привязанность к трону стала причиной его гибели. Вокруг него роилось слишком много пустых и скользких как угри придворных, готовых при любом удобном случае подставить подножку другому. Слишком мало было рядом пролетариев, пролетариев с простыми сердцами и сильными руками, которые с таким же успехом могли бы пойти за Примо де Риверой, взявшемся за социальные реформы в своей стране, вместо того, чтобы пополнить ряды боевиков и поджигателей из «Народного Фронта». По вине дворцовых заговорщиков его реформы увязли в попытках преодолеть предрассудки, свойственные салонной, тщеславной и уже издавна политически бесплодной аристократии.

Хосе Антонио, сын генерала, умершего в Париже несколько дней спустя после своего изгнания, был вдохновенным оратором. Несмотря на своё дворянское происхождение он сумел понять, что в наше время главная политическая битва шла в социальной области. Его программа, этика, личное обаяние помогли ему привлечь миллионы испанцев, которые жаждали обновления своей страны, которые желали не только восстановить её величие и навести порядок, но также, и, прежде всего, добиться социальной справедливости. К несчастью для него «Народный фронт» уже успел основательно раскачать ситуацию, сбить с толку массы, разделив испанцев баррикадами ненависти, огня и крови. Хосе Антонио мог стать молодым Муссолини в Испании 1936 г. но в том же году мечта этого замечательного светлого юноши была оборвана пулями расстрельной команда в Аликанте. Однако, его идеи оставили сильный отпечаток в душах его соотечественников. Они воодушевляли сотни тысяч бойцов и фронтовиков. Они возгорелись с новой силой, возрождённые героями «Голубой Дивизии», сражавшимися в залитых кровью снегах Восточного фронта, вносящих свой вклад в создание новой Европы.

Очевидно, что Испания 1939 г. не походила на Германию 1939 г.

Парижский полковник ла Рок, несгибаемый как метроном, тугодум, процесс мышления для которого был похож на ходьбу по расплавленному асфальту, столь же мало походил на доктора Геббельса, яркого, ослепляющего своими внезапными идеями, как ослепляет вспышка фоторепортёра, сколь мало, Освальд Мосли, утончённый лондонский фашист, походил на своего берлинского «двойника» неповоротливого, сизого от пьянства доктора Лея.

Однако, одна и та же сила двигала их народами, одна и та же вера воодушевляла их, и идеологическая основа была повсюду сравнительно одинаковой. Их роднило неприятие старых, одряхлевших партий, коррумпированных и скомпрометированных грязными сделками, лишенных воображения и не способных к масштабному и революционному решению социальных проблем, которого с нетерпением и тоской ждал от них изнеможённый тяжёлой работой и нищенской зарплатой (шесть песет в день в период правления «Народного Фронта»!) народ, почти целиком лишённый всяких гарантий в случае потери трудоспособности, болезни и старости, жаждущий того, чтобы с ним наконец начали обращаться по-человечески, не только в материальном, но и в моральном плане.

Я часто вспоминаю разговор, который мне довелось услышать в своё время в угольной шахте, куда спустился бельгийский король:

«Чего вы хотите?» — несколько напыщенно, хотя и исполненный самых лучших намерений, спросил суверен у старого шахтёра, чёрного от угольной пыли.

«Сэр», — отвечал тот без обиняков: «мы хотим, чтобы нас уважали!».

Это уважение народа и стремление к социальной справедливости соединялись в «фашистском» идеале с волей к восстановлению порядка в государстве и преемственности власти.

Кроме того, существовала и сильная духовная потребность. Молодежь всего континента отвергала посредственных профессиональных политиканов, болтливых, ограниченных, невоспитанных и бескультурных, опиравшихся в качестве электората на представителей полусвета и завсегдатаев кабаре, с молодости повесивших себе на шею некрасивых жён, отставших от жизни и подрубающими под корень всякую идею и любое дерзание мужа.

Эта молодежь хотела жить ради чего-то великого и чистого.