Гитлер на тысячу лет

Дуэль Курск-Орёл была фантастической. Гитлер задействовал на этом узком отрезке земли столько же танков и авиации, что и на всём протяжении линии русского фронта во время генерального наступления в июне 1941 г. В течение многих дней шла битва русских и немецких танков — сталь против стали. Но первоначальный двойной натиск армий Райха изо дня в день ослабевал, был остановлен и нейтрализован. На этот раз немецкая армия действительно была разбита. Ей не удалось прорваться. Пришлось убедиться в том, что русская техника стала сильнее. Именно там была проиграна Вторая мировая война, в Курске и под Орлом, а не в Сталинграде, так как триста тысяч потерь из одиннадцати миллионов солдат ещё не означают необратимой катастрофы. Но необратимой катастрофой стала эта дуэль танковых армий Гитлера и Сталина на поле битвы Курск-Орёл, в самом центре России в июле 1943 г.

С этого момента огромный русский каток неумолимо покатился в сторону западных стран. Единственное, что ещё можно было предпринять, так только попытаться несколько затормозить его движение, в надежде остановить его прежде, чем он достигнет сердца Европы. Чтобы спасти то, что ещё можно было спасти, мы продолжали сражаться ещё два года, два страшных года, когда за неделю мы теряли больше людей, чем раньше за три месяца. Мы вгрызались в землю, мы позволяли взять себя в окружение, чтобы на десять, двадцать или более дней задержать врага. Мы отступали, вырываясь ценой апокалиптических схваток, оставляя за собой в ночных снегах умирающих, которые провожали нас отчаянными криками: камраден, камраден… Несчастные наши товарищи, тела которых медленно заваливал снег, тот снег, который, иной раз, был нашей единственной пищей. Нам приходилось прорываться сквозь пылающие русские деревни, среди раненных, корчащихся от боли на побагровевшем от крови льду, среди бьющихся в агонии лошадей, из распоротого брюха которых, подобно чудовищным коричнево-зелёным змеям, выползли кишки. Последние танки отчаянно бросались в бой, их экипажи сознательно приносили себя в жертву, а точнее отдавались на заклание. Целыми подразделениями они отправлялись в кровавую мясорубку.

Но линия фронта трещала повсеместно, повсюду зияя провалами. Десятки тысяч танков, миллионы монголов и киргизов затопили Польшу, Румынию, Венгрию, Австрию, затем Силезию и Восточную Пруссию. Мы без передышки вновь и вновь отбивали и отвоёвывали немецкие деревни, за несколько часов до этого захваченные советскими войсками: кастрированные старики агонизировали на земле в лужах крови, женщины, от старых до малых, изнасилованные по пятьдесят, восемьдесят раз, неподвижно лежали распростёртые на земле, с руками и ногами, ещё привязанными к колышкам.

Именно это мученичество Европы мы хотели остановить или хотя бы уменьшить его до минимально возможного масштаба. Наши юноши готовы были умирать тысячами ради того, чтобы предотвратить эти ужасы, дав время беженцам за нашей спиной найти убежище во всё более сужающейся Европе. Когда Гитлера упрекают за то, что он затягивал окончание войны, не понимают того, что без его неистовой воли, без его драконовских приказов сражаться до последнего, без экзекуций и отправки на виселицу отступивших генералов и дезертировавших солдат, десятки миллионов западных европейцев точно также были бы накрыты наступающей волной и познали бы удушающее рабство, в котором оказались сегодня прибалтийцы, поляки, венгры и чехи.

Пожертвовав остатками своей армии в отчаянных схватках, один солдат против ста, Гитлер, какова бы не была его ответственность за начало Второй мировой войны, спас миллионы европейцев, которые без него, без его энергии и без всех наших несчастных товарищей, павших в боях, на долгое время стали бы рабами.

Когда Гитлер выстрелом из пистолета выбил себе мозги, то, что можно ещё было спасти, было спасено. Только тогда, когда страждущие колонны последних беженцев добрались до Баварии, Эльбы, Шлезвиг-Гольштейна, дым от трупа Гитлера поднялся над расщепленными артиллерийским огнём деревьями его сада. Орудия смолкли. Трагедия закончилась.

После официального объявления о капитуляции, оставались только разрозненные группы последних бойцов, зачастую лишённые всякой связи с командованием. Окружавшие меня товарищи, также как и я, не желали сдаваться. На нашем участке фронта, который обороняли норвежские части, к которым мы в конце концов присоединились пройдя в непрерывных боях от Балтийского моря, через Эстонию, до Дании, мы нашли брошенный самолёт. С трудом мы раздобыли для него топливо. Чтобы добраться до какой-нибудь нейтральной страны, например, Испании, нам нужно было пролететь две тысячи триста километров.

Наши шансы почти равнялись нулю? Несомненно! Полёт на две тысячи километров над территорией противника, под огнём вражеской зенитной артиллерией, над авиабазами, где располагались эскадрильи истребителей, несомненно, был рискованной затеей, так как нас могли сбить сотню раз. Но мы предпочли рискнуть, но не сдаться.