Гитлер. Утраченные годы. Воспоминания сподвижника фюрера. 1927-1944

Я всем надоел, стараясь составить полный список жертв. Я пытался провести межу между теми, чья смерть имела какую-то связь с властью, и теми, кто был убит просто из личной ненависти или из мести. Я докучал многим людям в Объединенном штабе связи Гесса, разговаривал с Кернером, госсекретарем Геринга, и пытался изложить свою точку зрения всем известным мне ветеранам партии. Все, что я получал, – безразличное пожимание плечами либо открытую наглость. Уцелевшие ни в коей степени не стыдились того, что произошло. Я слышал, как Аман хвастался за столом в канцелярии: «Да, мы отлично почистили эту банду!» И он даже заявил, что Гюнлейну, командиру нацистского моторизованного корпуса, еще повезло, что он смог удрать. Такова была атмосфера.

Я даже пробовал заручиться поддержкой Франсуа Понсе. Мы оказались в одной компании за обедом у сэра Эрика Фиппса в британском посольстве, и я проводил его в его послеобеденной прогулке до конца Унтер-ден-Линден и обратно. «Ваше превосходительство, – сказал я, – этот вопрос требует, чтобы в нем разобрались. Вы совершенно очевидно наводили по нему справки в связи с Ремом в радиовыступлении Гитлера. Почему бы вашему правительству не потребовать разъяснений? Тогда бы Гитлеру пришлось выложить все карты на стол, и мы бы знали, что правда, а что нет». Но он был слишком стар и мудр, чтобы сразу же каким-то образом оказать мне поддержку, но что-то в этом роде он сделал, хотя единственным результатом стало заявление германского правительства о том, что ведется расследование, в которое он, фактически, вовлечен не был.

Я несколько раз беседовал с фон Рейхенау и его коллегами из рейхсвера под впечатлением, что смерть Шлейхера должна была бы инициировать с их стороны требование проведения полного расследования ее обстоятельств. Но даже они были готовы отложить это либо отвлечь меня, получая заверения, что дела о всех незаконных действиях во время репрессий будут переданы в суд. Мы ждали неделями и месяцами, и, конечно, ничто не материализовалось. Я полагал, что Гельдорф может оказаться моим союзником, и как-то затащил его из коридора к себе в кабинет, чтобы выспросить, что знал он. Я рассказал ему, что, будучи в Америке, я прочел в первых сообщениях, что он был среди жертв. Гельдорф был моим хорошим другом и одним из наиболее разумно мыслящих членов партии, как это доказала его трагическая роль десять лет спустя в заговоре 20 июля. В этой ранней критической ситуации он предпочел осторожность и предостережение. «Позволь мне дать тебе, Ганфштенгль, один совет, – сказал он. – Перестань проявлять свою такую чертовскую пытливость! Людей это начинает раздражать. Я тебе скажу больше. Я видел один из списков, которые они составляли. И там было твое имя!»

Как сейчас помню, Гитлера в течение июля я видел в Берлине лишь один раз. Он уехал из Гейлигендамма прямо в Берхтесгаден и держался на значительном удалении от столицы, пока пыль не улеглась. Однажды вечером он незаметно приехал, и мне удалось перехватить его на следующий день после обеда. «Ну, Ганфштенгль, – произнес он с какой-то поддельной веселостью, – похоже, вся эта шумиха в иностранной печати немного утихла». – «Может быть, и так, – ответил я, – но я могу вам сказать, что зарубежные корреспонденты все еще день и ночь надоедают мне. Пока вы не позволите мне передать им истинные факты и разумные оправдания всему, что произошло, этот шум будет продолжаться. Не надо забывать, что многие из них находятся в Германии уже длительное время. Они знают многих людей, замешанных в этом деле, и будут продолжать делать свои собственные выводы». – «Мне придется всю эту свору отправить паковать чемоданы! – взорвался Гитлер. – У них полным-полно навоза в своих странах, есть и там что ворошить. Им надо каждый кротовый холмик в Германии превратить в гору! Они просто опасны для нас!»

Я не собирался дать ему так легко отделаться и стал опять нападать: «Насколько правдиво утверждение о зарубежных связях Рема? Кто этот посол, на которого он ссылался?» В конце концов он потерял терпение. «Досье по делу Рема давным-давно закрыто!» – заорал он, и, помимо туманных обвинений в том, что Рем и Штрассер устроили заговор вместе с Шлейхером и австрийским принцем Штархембергом, это все, что мне удалось вытянуть из него.

Даже сейчас, двадцать с лишним лет спустя, существует так много гипотез и предположений, касающихся подноготной и деталей этой ремовской чистки, что версия из первых рук, которую я услышал не так давно, может оказаться не лишенной интереса. Насколько я знаю, не сохранилось практически никаких документальных свидетельств, но мой рассказ исходит от доктора Эмиля Кеттерера, который был группенфюрером, отвечавшим за медицинское обслуживание CA, а также личным врачом Рема в то время. Они были близкими сообщниками, начиная с путча Людендорфа, когда доктор был членом организации «Рейхскригфлагге».