Гитлер в Вене. Портрет диктатора в юности

Складывается впечатление, что антисемитизм Гитлера развивался по прямой линии, начиная с венских лет. Вот как он описывает это в «Моей борьбе»: Для меня наступила пора величайших перемен, какие когда-либо происходили с моей душой. Слабохарактерный «гражданин мира» превратился в фанатичного антисемита[1334]. И в этом преображении решающую роль сыграла Вена: В ту пору тяжёлой внутренней борьбы между привитым чувством и холодным рассудком неоценимую услугу оказали мне наглядные уроки, которые я получал на улицах Вены[1335].

Ключевым моментом решительного поворота в сторону антисемитизма Гитлер называет в 1924 году в «Моей борьбе» встречу с восточноевропейским евреем. Но не потому, что тот его, к примеру, обманул. Нет, ничего подобного. Просто существо в длинном кафтане с чёрными локонами сбило молодого человека с толку. Первое, что пришло мне в голову: это что, тоже еврей? В Линце они выглядели по-другому. И ещё: Это что, тоже немец? Встреча побудила Гитлера в очередной раз приняться за чтение: Тогда я впервые в жизни купил себе за несколько геллеров антисемитские брошюры[1336]. А потом его охватила одержимость, присущая радикальным антисемитам: С тех пор как я стал заниматься этим вопросом и начал интересоваться евреями, Вена предстала мне в совершенно ином свете. Теперь, куда бы я ни отправился, я видел евреев. И чем больше я их видел, тем больше они бросались в глаза[1337]. Итогом этого драматичного развития стало осознание еврейского характера социал-демократии: Когда я увидел, что вожди социал-демократов — евреи, с глаз моих упала пелена. Долгая внутренняя борьба завершилась[1338]. Как известно, «Мою борьбу» нельзя считать автобиографией в традиционном смысле слова, которое подразумевает критический разбор собственного прошлого, рассказ о событиях и переживаниях. Совершенно очевидно, что эта книга — пропагандистское произведение, где рвущийся к власти начинающий политик излагает свои политические убеждения, выдавая их за «мировоззрение», и иллюстрирует всё это подходящими картинками из собственной жизни.

В «Моей борьбе» Гитлер создаёт иллюзию, что его антисемитизм рос, так сказать, «органически»; это позволяет автору использовать выгодные для него образы врага при описании ключевых моментов жизни. «Мою борьбу» можно читать и как историю становления германского фюрера, который идёт по верному пути и нашёл этот путь уже в юности.

Чтобы защитить этот миф, Гитлер-политик должен был уничтожить следы в Вене. Прежде всего те, что вели в мужское общежитие. Ведь реальность, какой она предстаёт нам сегодня в рассказах очевидцев, имела мало общего с легендами из «Моей борьбы». Нет ни одного свидетельства об антисемитизме Гитлера в юности, за исключением рассказов Кубичека, но это особый случай. (См. «Экскурс: Кубичек и Етцингер как источники» в Главе 1 «Из провинции в столицу»).

Райнхольд Ханиш, приятель Гитлера и явный антисемит, был крайне удивлён, когда в 1930-е годы узнал, что тот ведёт антисемитскую политику. Ведь Ханиш поссорился с Гитлером в 1910 году, когда последний предпочёл ему Йозефа Ноймана и Зигфрида Лёффнера, еврейских друзей по общежитию. Желая подорвать доверие к бывшему товарищу, разгневанный Ханиш рассказывает в 1930-х годах свою версию юности Гитлера, которая была какой угодно, но только не антисемитской. (См. раздел «Дискуссии в читальне» в главе 6 «В мужском общежитии»).

И Ханиш в этом мнении не одинок. Аноним из Брюнна вспоминает 1912 год: «Гитлер ладил с евреями очень хорошо, однажды он сказал, что они народ умный и более сплочённый, чем немцы». Рудольф Хойслер, ещё один товарищ по общежитию, тоже растерялся, когда его дочь начала расспрашивать об антисемитизме Адольфа, которому в период их общения было 23–24 года: в Вене Хойслер ничего подобного за приятелем не замечал. Но, зная, что в Мюнхене Гитлера обсчитал еврейский старьёвщик, он увидел здесь возможную причину антисемитизма Гитлера — версия поистине неубедительная[1339].