Гитлерюнге Соломон

Я разгладил черно-коричневую униформу, поправил черный галстук, посмотрел на свастику на повязке и медленно пошел. Я глазел на витрины, чтобы не привлекать к себе любопытных взглядов. Перед одной я остановился, и боль и горе потрясли меня. В допотопные времена этот магазин принадлежал моим родителям. Теперь там был фотомагазин. На полках не обувь, а фотографии солдат вермахта в обнимку с женщинами и детьми. Перед входной дверью во мне снова ожили счастливые моменты детства, когда я лихо вбегал внутрь магазина и громко требовал денег на мороженое. Если в магазине было много покупателей, меня отец ругал. И я нетерпеливо ждал, когда у него будет время. Его улыбка и желанная денежка все сглаживали.

Но я вспомнил и один грустный случай. Отец послал меня к матери с деньгами, чтобы ей оплатить доставку угля для нашего отопления.

Но как раз в этот день у Ганса Майнерса, моего лучшего друга, был день рождения. По своей наивности я, конечно, решил купить ему подарок. Я пошел в «Крамм» на Марктплац, самый большой в городе магазин игрушек, и там выбрал копию известного корабля за пять рейхсмарок. Сначала продавщица отказалась иметь дело с восьмилетним покупателем и попросила меня прийти с матерью. Но я был упрямым, мне удалось ее уговорить, и я получил что хотел. Гордо я принес Гансу прекрасный подарок и с поздравлениями ему вручил. Его мать наморщила лоб. Довольный собой, я поскакал домой и остаток денег отдал маме. Не оповестив ее об этой покупке подарка, я занялся другими делами.

Вдруг я увидел, что фрау Майнерс у нас дома и о чем-то шепчется с матерью. Я почувствовал, что ничего хорошего не последует. Мама повернулась ко мне со строгим лицом — она хотела узнать правду от меня.

Запинаясь и покраснев, я сознался. Мама оделась, и мы втроем отправились к Майнерсам. Подарок стоял у них в зале. Я должен был эту игрушку отнести назад в магазин. Фрау Шпинциг встретила нас дружелюбно. Только покачала головой, как бы говоря: «Так я и знала…» Корабль я, пристыженный, осторожно поставил на прилавок и так с ним расстался. Но я заблуждался, когда решил, что неприятности на том закончились. Когда отец пришел домой после закрытия магазина и услышал о моем злодеянии, он задал мне трепку.

Воспоминания захлестнули меня. Я думал о моих родителях, о Лодзи. Я хотел туда.

Застыв перед той витриной, когда-то нашей, вспомнил я один вечер 1933 года, когда зарождался «Тысячелетний рейх». Молодчики СА на окнах написали длинными цветными буквами: «Не покупайте у евреев!» С того времени наш магазин закрылся. Склад постепенно мы перенесли в нашу квартиру. С наступлением ночи верные и смелые покупатели приходили к нам, чтобы купить кожаную обувь или шнурки. Ну, теперь семь лет вычеркнуты. Годы страданий и несчастий. В думах о прошлом я стоял, подавленный, испытывая отвращение от этого мира.

Внутренний голос говорил мне: «Приди в себя, подумай о будущем!» Я очнулся. Магазины были закрыты. Большинство людей находилось на воскресном богослужении. Раньше я с удовольствием проникал в церковь, чтобы послушать орган или хорал. Я продолжил свой путь и дошел до Марктплаца, где царило воскресное настроение. Магазин Шпинцига был переполнен игрушками, но моего корабля там не было. Когда я повернул налево к моему бывшему школьному двору, меня охватило умиление. Ворота и классные комнаты даже в воскресенье и в свободные от школы дни оставались открытыми. Я огляделся и, никого не увидев, вошел. Доверительный запах мастики, вид парт с чернильницами настроили меня на грустный лад. Я сел на свое старое место. Здесь я слушал незабываемые легендарные истории моего учителя господина Филиппса. Он рассказывал о чудесных путешествиях к волшебным звездам, и под его руководством мы нараспев скандировали алфавит.

С этой парты я услышал совсем иную мелодию и отправился в совсем иное путешествие: побег от ангела смерти под пляску смерти. Однажды посреди урока меня вызвали к директору.

В своем кабинете он передал мне официальное письмо родителям и сказал, что я должен собрать свои вещи и идти домой. Просто так: «Возьми свой портфель и исчезни».

Уходил я, всхлипывая, не понимая, почему так. С этого момента начались беды. Ни в чем не было уверенности у гонимого беженца. Будущего не было — только настоящее, полное испытаний и потрясений. Я был исключен из школы, и с этого момента моя жизнь стала побегом. Сидя за маленькой партой, я попытался забыть это прошлое. Я снова был ребенком, как тогда. Но это время безвозвратно ушло.

Я встал, хотел бросить взгляд на свой дом по адресу Дамм, № 1, где я родился и жил. Возбужден я был так, что лучше бы мне вернуться в Брауншвейг. От школы до моего дома было несколько минут. На этой улице я знал каждый камень и каждый угол. Здесь, как раз здесь на меня наехал велосипед. Но я встал как большой и продолжал играть дальше. А здесь, у стены дома, мы всегда играли в камушки.