Гюго

«Близится час, когда произойдет грандиозное столкновение… По милости упрямых притязаний прошлого мрак снова покроет великое и славное поле битвы, на котором развертывают свои битвы мысль и прогресс и которое называется Францией. Не знаю, как долго продлится это затмение, не знаю, насколько затянется бой, но я твердо знаю одно и предсказываю и утверждаю это — право не погибнет!»

* * *

Золотятся каштаны и клены. Как хорошо, должно быть, в этот сентябрьский день где-нибудь в лесу или на берегах Бьевры! Но Гюго идет не на прогулку, он направляется в тюрьму Консьержери на свидание с сыновьями. Первым был арестован Шарль. Его обвинили в неуважении к законам Франции за статью против смертной казни, опубликованную в «Эвенман». И июня 1851 года Виктор Гюго защищал его на суде.

— Тебе, сын мой, — обратился он к Шарлю, — выпала великая честь… Гордись тем, что ты, простой солдат-новобранец в лагере борцов за демократическую идею, посажен на ту самую скамью, на которой сидел Беранже. Оставайся неколебимым в своих убеждениях…

Шарля приговорили к шестимесячному тюремному заключению. Скоро за ним в тюрьму последовал и второй сын Гюго, Франсуа Виктор. Его арестовали за статью против закона, отменяющего право убежища, и приговорили к девяти месяцам тюрьмы и двум тысячам франков штрафа. Газету «Эвенман» закрыли, но вместо нее тотчас же начала выходить «Авенман». 18 августа Виктор Гюго поместил в ней открытое письмо к редактору Огюсту Вакери. «Пришел момент, когда свободы трибуны не существует для меня, а свободы печати — для моих сыновей, — писал Гюго. — Знаете ли вы, всю эту осень я каждый день хожу обедать в Консьержери вместе с моими детьми. В наше время неплохо немного привыкнуть к тюремному хлебу.

Но что такое наши личные печали и обиды по сравнению с общими, с теми, которые наносятся республике, наносятся народу. Их я не имею права прощать…»

За публикацию этого письма Огюст Вакери был присужден к шести месяцам тюрьмы. Против газеты затеяли процесс, посадили в тюрьму и Поля Мериса. Теперь они все четверо в Консьержери.

Дом пуст. Жена с дочерью в Виллекье. Они проводят там каждую осень. В начале сентября Гюго тоже ездил туда на могилу Леопольдины, но сейчас он должен быть в Париже на своем посту. Надо быть ко всему готовым.

Он ускоряет шаг. Сыновья ждут. Гюго вспоминает, как почти четверть века назад он навещал в тюрьме Лафорс узника Беранже. Своеобразный салон — тюремная камера! Может быть, ему самому скоро придется принимать в ней посетителей и гостей. Каждую ночь он ждет налета полиции.

* * *

За окнами серый рассвет. 2 декабря. Что несет этот день? Рука тянется к рукописи на ночном столике. Поработать немного, не вставая с постели. В дверь заглядывает слуга:

— Мосье Гюго, вас хочет видеть депутат Национального собрания Версиньи.

— Пусть войдет.

У неожиданного гостя встревоженное лицо. Почему он пришел так рано? Что случилось?

— Государственный переворот, или, вернее, грандиозное государственное преступление, — говорит Версиньи и торопливо рассказывает о том, что произошло в Париже этой ночью.

Войска заняли Национальное собрание. Арестованы многие депутаты, генералы, министры. Сейчас Париж оклеен листками и воззваниями Луи Бонапарта. Узурпатор сулит народу «истинную демократию» и требует полного повиновения «ответственному главе государства». Предлагает продлить срок своих президентских полномочий до десяти лет.

Группа депутатов левого крыла Национального собрания решила немедленно собраться: надо выработать план действий. Встреча назначена на частной квартире. Гюго, конечно, не откажется прийти?

Версиньи ушел.

Гюго стал быстро одеваться. Итак, государственный переворот. Этого следовало ожидать. Ничтожный племянник решил идти по стопам великого дяди. Повторить 18 брюмера. Удушить республику. Надо действовать! Организовать отпор! Скорей! Немедленно!

На улице не заметно особого оживления. Прохожие небольшими группами собираются около листков с воззваниями, молча читают их и идут дальше, торопятся на работу.

Вот и дом, где назначено место встречи. Все уже собрались. Здесь и Мишель де Бурж, известный оратор левого республиканского крыла. Здесь и Шельшер, депутат Мартиники и Гваделупы, борец за отмену рабства в колониях, и Пьер де Флотт, обветренный морской офицер, участник июньского восстания, и Боден, депутат из провинции, скромный врач, не говорливый, зато твердый и честный, и еще много знакомых деятелей левого крыла, аплодировавших когда-то обличительным речам Гюго в Национальном собрании. Лица озабоченные. Положение трудное. Армия, полиция, печать, государственные учреждения — все в руках приспешников Луи Бонапарта. Как организовать сопротивление? Гюго берет слово: