Гюго

Ради жизни, ради своего народа боролся и умер могучий Роланд. Ради народа совершал подвиги отважный Сид. Еще во времена путешествий с Шарлем Нодье, в годы далекой молодости Гюго нашел у букиниста старинное издание испанских народных поэм-песен «Романсеро». В духе этих поэм он создал теперь свое «Романсеро Сид». Короткие, энергичные строфы. Их можно петь под аккомпанемент струн, эти сказания о гордом Сиде и завистливом, неблагодарном, подозрительном короле. «Король плут», «Король вор», «Король вояка», «Король трус», «Король зубоскал», «Король злодей». Выразительные заглавия! Не заставляют ли они вспомнить о некоем современнике поэта — властителе Франции, который отличается как раз указанными в этих заглавиях качествами? Другое дело Сид. Он был в изгнании. «Верный Сид», «Честный Сид». И всегда он оставался самим собой. «Сид — это Сид». Гернсейский изгнанник близок ему душой. Образы старинных легенд — короли, герои, чудища — они ведь всегда служили поэтам для борьбы с реальными чудищами и злодеями. Героев прошлого можно прекрасно вооружить для битв современности.

Сейчас Гюго работает над поэмой «Ответ Момотомбо» по мотивам народной легенды Никарагуа о непокорном вулкане.

Рычанья и толчки вулканов участились.
Тогда был дан указ, чтобы они крестились.
Так повелел король испанский, говорят.
И молча кратеры перенесли обряд.
Лишь Момотомбо злой не принял благодати…

Почему же отказался вулкан от крещения? Момотомбо думал раньше, что белый бог будет мудрым и мирным, но что же увидел вулкан в своей стране, когда туда пришли белые колонизаторы?

Я в Лиме увидал бушующий огонь.
Гигантские костры распространяли вонь.

Вулкан увидел обуглившиеся трупы детей, женщин. Белые колонизаторы казнили туземцев во имя христианской религии. И вулкан «помрачнел навек, окаменел, притих».

Разве эта старая легенда далека от современности?

Еще осенью 1857 года поэт написал предисловие к первому тому своих маленьких эпических поэм. Это пока не законченный труд, но первый том уже представляет собой нечто целое. Общий замысел так очерчен в предисловии:

«Отпечатлеть человечество в некоей циклической эпопее, изобразить его последовательно и одновременно во всех планах — историческом, легендарном, философском, религиозном, научном, сливающихся в одном грандиозном движении к свету».

Долго он думал над заглавием новой книги. И, наконец, нашел. Кратко и выразительно: «Легенда веков».

* * *

До одиннадцати утра поэт у своего пюпитра, потом общий семейный завтрак, как было заведено еще на Джерси. Распорядок дня Гюго примерно тот же, что и прежде. Но здесь, на Гернсее, прибавились еще постоянные заботы, связанные с перестройкой и украшением его дома. Он хочет, чтобы Отвиль-хауз тоже стал произведением искусства, и дом на глазах превращается в поэму, в музей, в храм.

На Гернсей уже не раз приезжали гости — славный Дюма — как он потолстел, какая у него одышка! — издатель Этцель, Поль Мерис с молодой женой. Для гостей есть отдельные комнаты. Каждый может чувствовать себя здесь независимо, жить как дома.

Когда дорогой гость появляется в Отвиль-хаузе, хозяин сам ведет его по всем этажам. Полюбуйтесь и оцените это произведение искусства! Вестибюль — преддверие храма. Полумрак. Дубовые своды. На стенах деревянные панно — сцены из «Собора Парижской богоматери», бронзовые медальоны работы скульптора Давида д'Анже. На стенах каждой комнаты гостей встречают девизы: «Верь и люби!», «Кто встает в шесть и ложится в десять, будет жить десятью десять!» И много других кратких изречений.

В нижнем этаже помещается бильярдная комната, стены ее разрисовал сам хозяин. Он любит после обеда сыграть несколько партий с сыновьями или кем-нибудь из гостей. Но если вздумается погонять бильярдные шары в воскресенье, то надо плотно завешивать окна. Гернсейцы свято почитают воскресные дни и будут возмущены и шокированы, узнав, что обитатели Отвиль-хауза допускают такое бесчинное нарушение их традиций.

Столовая блестит фаянсом. Всюду вазы, живые цветы. Большой стол. Много гостей можно усадить за него, но старинное кресло во главе стола всегда пусто. На нем железная цепь и надпись: «Отсутствующие — здесь». Это пустое кресло — символ: хозяин дома всегда помнит о дорогих умерших. В доме два салона. Один — красный с золотом, другой — синий. Стены их обиты тканями с фантастическими рисунками. Во втором этаже — обширная комната — музей в готическом стиле. Гигантский канделябр освещает ее. Кругом барельефы, статуи, статуэтки, картины. В третьем этаже — обитель поэта. Спальня с узкой, низкой, походной кроватью, рабочий кабинет с окнами на океан и стеклянная галерея — так называемый люкаут, прекрасный наблюдательный пункт. Открывается широкий вид на море и окрестности Гернсея.