Гюнтер Грасс

Отец и Марихен часто отправляли детей на балкон, а сами секретничали. «Но мы всё равно догадывались, что речь идет о толстенной отцовской книге, где фигурируют собаки и механические пугала. Когда книга вышла, на ее обложке красовалась рука, тень от которой изображала собачью голову». Это был роман «Собачьи годы». Так рассказ детей об отце и отца о детях и их матерях сопровождается упоминаниями — иногда и развернутыми — о его творчестве.

Тем самым создается как бы несколько повествовательных пластов: встречи и разговоры детей и Грасса, рассказ о его творчестве (а потом и о политической деятельности) и плоскость фантастическая, где главную роль играет Мария и ее «чокнутая» фотокамера. Она-то более всего является двигателем сюжета, препятствуя тому, чтобы обыденная сторона действительности возобладала над вымышленной, фантастической, временами даже мистической. Хотя на самом деле никакой мистики здесь нет — за всем прячется фантазия автора.

Мария хочет, чтобы детские мечты становились реальностью и благодаря «ясновидящему» фотоаппарату так и получается. Захотела одна сестренка собачку (а родители вроде как против) — Мария ее тут же поддерживает. Вот она как-то снимает девочку, что-то приговаривая, когда родителей нет дома, и велит загадать желание. А когда снимки в количестве восьми штук готовы, на каждом — лохматая собачонка, которая то стоит на задних лапах, то лижет девочке руку, то прыгает и т. д. Но хотя остальные дети и не верят в волшебную, магическую силу «ящика», однако собачонка действительно появилась, да еще оказалась очень умной. Так же было и с морской свинкой, которая принадлежала другой девочке, и той очень хотелось, чтобы у свинки появились детки. Ну и конечно, стоило Марии ее сфотографировать, как на снимках свинка оказалась с приплодом: три крохотных детеныша стояли рядом. Но никто не знает, в чем тут тайна, как это получается, даже тот мальчик, который ассистирует Марии в темной комнате, помогая проявлять фотографии. Главное, что она умеет снимать детские мечты, надежды, страхи, а также эпизоды «из прошлой или предугаданной супружеской жизни родителей».

Писатель извлекает из потока времени эпизоды своих сочинений, Мария — картинки, запечатлевшие детей и их родителей, а также антураж, необходимый Грассу и для словесного, и для художественного воплощения, — он иногда рисует, преображая то, что сфотографировала своим «чудесным ящичком» Мария, а дети видят осуществленными свои заветные желания.

Отец, как всегда, добивается своего. Он говорит: «Щелкни, Мария», — и она щелкает. «Снимала, исполняя все его прихоти, рыбные кости, обглоданные ребрышки и прочее». Она фотографировала даже крошки от его ластика, утверждая, что у каждой крошки «своя тайна». Но в любом случае всё, что она щелкала своей бокс-камерой, после проявления получалось совсем не таким, каким было в действительности.

Однажды дети тайком забираются в мастерскую отца, где развешаны на стенах фотографии, сделанные Марией. А на них запечатлено нечто, будто снятое совсем в другие времена, — всё выглядит так, «как было когда-то на самом деле в разрушенной половине дома», в котором они жили. Отец достал ключи от запертых помещений и повел туда детей. Со стен свисали обрывки обоев, а под ними виднелись наклеенные на голые стены старые газеты. Поскольку читать дети не умели, отец пересказал им, что было написано в этих газетах — еще задолго до войны. Все враждовали против всех. «Убийства и драки, побоища на улицах и в залах собраний». И еще было написано, какое правительство отправлено в отставку, а кого из политиков убили правые радикалы. Это была картина времен Веймарской республики, хотя напрямую об этом не сказано. Но когда же «задолго до войны» убивали политиков и отправляли в отставку правительства? Да и деньги обесценивались, и инфляция сжирала весь заработок — это он тоже прочитал своим детям. Он даже показал на фотографии место, где убили министра иностранных дел Ратенау. Отец содрал несколько старых газет. Комментарий детей: он вечно собирал старье. Может быть, тот любитель «старья», который купил на развале три открытки Эльзы Ласкер-Шюлер, тоже был сам Грасс?

Во всяком случае, по его просьбе Марихен снимала всё, что валялось в этой полуразрушенной части дома: расколотый унитаз, продавленные ведра, осколки зеркала, гнутые ложки, битый кафель. Притом снимала без вспышки, «прямо от живота». А на снимках оказался светло, отчетливо виден каждый предмет, никакой грязи, всё выглядело чистым и уютным. «Никаких развалин, все воскресло». Квартиры казались обитаемыми, везде тикали часы, а на полу одной из комнат стояла целехонькая детская заводная железная дорога с пассажирским составом и паровозом.