Мастер
. – Я счастлив, друзья! Я счастлив! И вот теперь о Гюнтере Шидловски. Мне посчастливилось несколько раз присутствовать на его процедурах, и ни в одной, ни в одной из них не было повторений… Этот парень, скажу я вам, работал в шести измерениях. Он появлялся всегда в самых необходимых местах. Сам. Без особого знака, чьего-то отчаянного стона или специальной записи. И практически на все дело хватало его одного. Ни одна деталь, подаренная природой, не была упущена, а наоборот, как бы наоборот – подчинялась скорбному и деликатному расставанию. Ива, если она росла в окрестности, стараниями Гюнтера становилась плакучей. Безжалостно праздничные ромашки как бы схлопывали свои лепестки, и даже ручей звучал значительно тише. Я не говорю о родственниках и друзьях, которые выстраивались таким единственно правильным, ангельски грамотным полукругом, что тени накладывались как раз по ту сторону, где это и было больше всего необходимо, оттеняя слабые места и худшие из надписей на прощальных погребальных лентах. Вот почему саркофаг, даже если он был выполнен из среднего дерева, стараниями Гюнтера выглядел дорогим эвкалиптом, а самые неудобные места, ну, скажем, заросшие или каменистые территории, становились престижными по завершении процедуры. Даже если был один-единственный пучок жимолости на всю процессию, Гюнтер устраивал его именно так, что и одного букетика хватало, чтобы все провожающие могли насладиться ароматом этого замечательного растения. Вы же знаете, как трудно стало в округе с жимолостью.Диц
. – Ой, с жимолостью прямо-таки беда, Мастер!Пфлюгер
. – В других округах, Диц, тоже стало тяжело с жимолостью.Мастер
. – А эта улыбка? А эта улыбка у покидающих нас навеки, которой добивался Шидловски даже у тех, кто был в жизни всегда серьезен! А настроение! А настроение, прекрасное настроение, которое сохранялось у родственников еще неделю! В мою память врезался эпизод, когда вдова, провожавшая мужа в последний путь, во время надгробной речи не выдержала и закричала: «Браво, Гюнтер!» И долго не утихали аплодисменты над усыпалищем того счастливца, которому так блестяще удалось отойти от нашего бренного полустанка. Вот чего добивался Шидловски! Вот чего добивался этот человек. Собран. Спокоен. Отзывчив. С удивительно мягким голосом и длинными музыкальными пальцами. А как он двигался!Пфлюгер и Диц
. – Но это от природы, Мастер!Мастер . – Не только от природы, друзья! Он очень много работал над собой. Он работал над собой с детства. С ранних лет. Говорят, родителям едва удавалось выгнать с кладбища маленького Шидловски, да и то глубокой ночью, где юноша изучал каждый камешек, каждую трещинку в земле. То и дело за городом в позднее ночное время раздавался родительский зов: «Гюнтер! Пора спать, Гюнтер!» Но и двух часов сна ему вполне хватало для отдыха… И после скромного завтрака: пудинга и компота вновь появлялся на излюбленных тропках, где и научился великому искусству – оказаться рядом, угадав час. Он рос, работал, жил скромно, отказывая себе во всем. Даже в семейном счастье и плотских удовольствиях, хотя и были от него без ума почти все женщины нашего округа. Даже замужние ускользали из брачного ложа и ночью возле кладбищенского ограждения, таясь, любовались подготовками этого удивительного человека. Некоторые, самые нетерпеливые из них, предварительно договорившись с Гюнтером, нарочно делали усилие над собой и искусственно приближали последний час, чтобы как можно быстрее свершился таинственный процесс и ласковые пальцы гения наконец прикоснулись к подрумяненному лику под эти чудесные мелодии, настолько знакомые нам всем.