Гюстав Флобер

Эти напасти не мешают ему принять в воскресенье на обед «двух ангелов»: госпожу Паска и госпожу Лапьер. После обеда обе, к его удивлению, засыпают – одна на диване, другая в кресле. А он садится за стол и пишет, «точно невозмутимый папочка». Возраст сделал его, думает он, целомудренным. Через несколько дней он поедет на обед к госпоже Лапьер на праздник Святого Поликарпа. Чтобы ухаживать за ним в случае необходимости, его сопровождает служанка Сюзанна. «В экипаже я чувствовал себя очень неудобно, – пишет он Каролине. – От тряски и движения колес болела нога, а от свежего воздуха кружилась голова. Один я не смог бы доехать». Чтобы развеселить его, Лапьер переоделся бедуином, госпожа Лапьер – Кабилом, а собачке госпожи Паска завязали банты. Вокруг тарелки и стакана знаменитого посетителя положили цветочную гирлянду. Госпожа Паска читает в его честь стихи. Пьют шампанское. «Радушные хозяева были очень любезны, но… креветки несвежие, – помечает Флобер. – Ты знаешь, что я каждый день ем креветки, поскольку не могу больше есть мясо. Фортен[666] называет меня по-прежнему „толстая истеричная девка“». И в заключение пишет: «Я сейчас правлю корректуры „Саламбо“ для Лемерра. Так вот, по правде говоря, мне она нравится больше, нежели „Западня“.[667] Ему не нравятся „Сестры Ватар“ Гюисманса, „ученика Золя“, однако он увлечен „Тощим котом“ Анатоля Франса и „Братьями Земгано“ Эдмона де Гонкура. „Я в восторге от вашей книжицы. В некоторых местах я чуть не плакал, а сегодня ночью под этим впечатлением мне приснился страшный сон“.[668] Его работа из-за болезни задержалась. Однако он заверяет Шарпантье: „Через год я буду близок к завершению, а когда вы прочтете произведение, то увидите, что я спешил“».[669]

Однажды вечером он решил достать и сжечь свои старые письма, о которых никто не должен знать. На этом ночном аутодафе присутствует Ги де Мопассан. Он с замиранием сердца смотрит, как Флобер пробегает глазами пожелтевшие страницы, одни откладывает в сторону, другие кидает в камин, глубоко вздыхая. В камине пляшет огонь, освещая грузный силуэт, лицо в морщинах, лысую голову и большие, влажные от слез глаза. Флобер задерживается на записке матери. «Он прочел мне несколько строчек из нее, – пишет Мопассан. – Я видел, как глаза его заблестели, потом слезы потекли по щекам… Пробило четыре часа. Вдруг среди писем он обнаружил небольшой сверток, перевязанный узкой лентой, медленно развязал его и вынул шелковую бальную туфельку, в которой лежала засохшая роза, завернутая в желтый женский носовой платок, обвязанный кружевом… Он поцеловал, тяжело вздыхая, эти три реликвии, потом сжег их и вытер слезы. Потом встал. „Я не знал, – сказал он, – что делать со всем этим: сохранить или уничтожить. Теперь дело сделано. Иди спать. Спасибо“.

2 июня в Париже, куда он наконец приехал, он узнает, что благодаря обращению Виктора Гюго к Жюлю Фери его назначают на место внештатного хранителя библиотеки Мазарини. Должность не потребует ни работы, ни даже присутствия и будет приносить ему три тысячи франков в год. На этот раз он в тупике и не может отказаться. Он сдается, негодуя, испытывая угрызения совести. „Дело сделано! Я уступил! – пишет он одному другу. – Моя несговорчивая гордость сопротивлялась до последней минуты. Но – увы! – я вот-вот сдохну от голода или что-то в этом роде. Итак, я принимаю вышеупомянутое место с доходом в три тысячи франков в год. И обещаю согласиться на все, что будет предложено, ибо, как вы понимаете, из-за вынужденного пребывания в Париже стану еще беднее, чем раньше“».[670]