Гиви и Шендерович

Ах, никого не обманула Алка, ни бравого капитана, ни друга своего и партнера Мишу Шендеровича. Пропала Алка, похищена коварными злодеями, ох, лежит она на дне залива, зашитая в мешок, с каким-нибудь там колосником, привязанным к стройным щиколоткам… Лежит она на дне залива и волна лениво колеблет ее белокурые волосы. И маленькие серебристые рыбки проплывают сквозь легкие пряди, ныряют в них, точно в морскую траву…

Или нет… лежит белокурая Алка в каком-нибудь мрачном подвале и связаны руки у нее за спиной грубой веревкой, и связаны ее стройные щиколотки веревкой не менее грубой и подходит к ней, подходит, играя кривым кинжалом какой-нибудь Ахмед-паша, зловеще ухмыляясь в черные усы…

Гиви зажмурился и заскрипел зубами.

— Р-разорву… — выдавил он.

— Зверь-мужик! — уважительно подтвердил Шендерович, торопясь вслед за Гиви по крутому трапу.

Но Гиви уже вырвался вперед и рванул через порт к площади, игнорируя едва поспевавшего за ним партнера.

— Эй, — отчаянно закричал ему в спину Шендерович, — постой! Куда ты!

— Дурак! — орал Гиви, распугивая редких прохожих.

— Ты полегче, слушай, — угрожающе прохрипел Шендерович. — За такое и приложить могут!

Гиви только мотал головой.

— Дурак автобуса! — выкрикнул он вновь, так, что здоровенный грузчик, катящий навстречу тележку с какими-то загадочными тюками, испуганно шарахнулся в сторону. — Нэреде! Дурак! Автобуса!

Грузчик испуганно махнул рукой куда-то в сторону площади.

— Бежим! — вопил Гиви, оборачиваясь на ходу, чтобы проверить, держится ли в кильватере Шендерович.

— Во дает! — ошеломленно бормотал Шендерович, наращивая темп, — вот он, Кавказ! Вот она, кровь горячая! Ишь, как играет!

Автобус лениво полз им навстречу по раскаленному гудрону, пуская струйки сизого дыма.

* * *

За проезд не заплатили.

Сэкономили на билеты в музей.

Но тут вышла накладка — когда они, распугав горлиц, пронеслись по парку, безжалостно топча хрупкие кружевные тени акаций, отдыхающие на брусчатых дорожках, вожделенная цель так и осталась недостижимой. Музей оказался закрыт.

Надпись на трех языках внаглую лгала о том, что музейный комплекс закрыт на профилактику. Профилактика была какая-то уж очень специфическая, потому что внутрь, подныривая под бархатные канаты, то и дело проходили деловитые люди в гражданских костюмах. У некоторых пиджаки заметно оттопыривались под мышками.

— Ишь, какой шухер поднялся! — восхищенно прошептал Шендерович.

Гиви заскрипел зубами.

— Спокойней, джигит! — пробормотал Шендерович, рассеянно оглядывая местность. — Нам что надо? Нам определиться надо. Эх, старушку бы!

— Извращенец, — сухо заметил Гиви.

— Я ж не для удовольствия. Я ж для дела. Старушек, крыс музейных опросить — может, видел ее кто. Свидетели, свидетели нужны! А эти суки всех разогнали. Где сторожа? Где билетеры? Где музейные работники?

Гиви поник в безнадежности. Пропала! Пропала надежда выйти на след белокожей, луноликой, золотоволосой гурии, чьи бедра, как снопы пшеницы, уста, что медоносные соты, глаза — что прохладные горные озера… О, эмир обольщения, о, ханым сладострастия, о, госпожа моя, растаявшая во мраке…

— Миша, — застенчиво спросил он, отводя глаза от двух спаривающихся горлиц, — а в Турции с гаремами — как?

— У нас — никак, — печально отозвался Шендерович, — нет у нас денег на гарем. У нас даже, извиняюсь, на полиандрию не хватит… простым русским языком выражаясь, мы одну на двоих и то не снимем.

— Да я не то имею в виду! Может, слушай, Алку не потому похитили? Может, ее за красоту похитили? В гарем спрятали?

— Алку? — удивился Шендерович, — Это ж надо быть полным идиотом, чтобы похищать ее, на свою голову! Он же потом локти кусать будет! Да она от гарема камня на камне не оставит.

Он с тоской проследовал взглядом к распахнутым дверям, где лениво обретались два дюжих охранника. Гиви вздохнул. Эх, подумал он, зажмурившись, ладно уж, пусть бы лучше гарем…

— Мишенька! — раздалось у него над ухом.

Он открыл глаза.

Пересекая площадь, перебирала по брусчатке полными ножками, одетыми в лаковые черные туфельки, Варвара Тимофеевна.

— Мишенька! — вновь обратилась она к Шендеровичу (Гиви подозревал, что его собственное имя так и осталось для нее тайной, покрытой мраком), — ты тоже Аллочку ищешь?

— А то! — угрюмо согласился Шендерович.

— Вот и мы ее ищем. Юрочка беспокоится.

Капитан, доселе укрывавшийся в неверной тени акации, выплыл на свет, неприязненно покосившись на Шендеровича. Поздоровался, однако, вежливо.

— Слышали уже? — спросил он, кивнув в сторону деловито сновавших у дверей сыщиков. — Стелу украли.

— Слыхали, — не менее неприязненно отозвался Шендерович. Почему-то появление капитана ему явно не понравилось. — Эти… в чулках.

— Из не очень достоверных источников сообщают, что это курдская рабочая партия была, — не уступал капитан. — Что они таким образом решили привлечь внимание к бедственному положению национальных меньшинств. А заодно и партийную кассу пополнить. Говорят, вчера по городу волна аналогичных ограблений прокатилась. Они таким образом от музея внимание отвлекали.

И, сменив гнев на милость, заметил.