Гладиатор

— Он занимается ремеслом, которое сам выбрал. Мне лично не по душе его жестокое занятие. Во-первых, силу духа я ценю выше, чем мускулы, а во-вторых, с меня достаточно и того, что ежедневно я стремлюсь исправлять собственные ошибки и избегать новых заблуждений. Однако что с нами сталось бы, будь Рим населен одними лишь философами? Нет, пусть Вителлию останется его меч, а мне — мое стило!

Гости, стоявшие вокруг и внимательно слушавшие речь философа и выдающегося писателя, одобрительно захлопали. Слова из уст Сенеки воспринимались в эти дни словно бальзам для душ. Философ, воспитанником которого был в свое время сам император, периодически направлял римлянам посвященные их насущным проблемам послания, которые в эти смутные времена должны были помогать людям сохранять определенные моральные устои.

— У него, — отойдя в сторону, прошептал Ферорас своему подопечному, — десять миллионов долгов, но с тех пор как Нерон пришел к власти, он регулярно выплачивает их. Он сосет деньги из императорской казны, но делает это осторожно и незаметно. Вообще-то Сенека силен в речах, но никак не в торговых сделках. Проповедует бедность греческих киников, а сам живет в княжеской роскоши. Suum cuique… Каждому свое.

На противоположной стороне атриума стояла светло-рыжая женщина с необычайно белоснежной кожей. Ей было примерно двадцать пять лет, и ее сопровождал некрасивый широколицый мужчина. На мгновение взгляды их встретились, но Вителлий тут же смущенно отвел глаза.

— Нравится она тебе? — спросила заметившая это Мариамна.

— Прекрасна, как Венера, — ответил Вителлий.

Ферорас ухмыльнулся.

— Связавшись с нею, ты вторгнешься во владения императора.

— Императора?

— Он преследует ее, хотя она и замужем за одним из его лучших друзей. Это Поппея Сабина. Ее мать, носившая такое же имя, считалась красивейшей женщиной мира. Невзрачный мужчина рядом с нею — ее муж Оттон. Рассказывают прямо-таки невероятные истории…

— Думаю, мне лучше оставить вас одних, — сказала Мариамна и, уже отходя, добавила: — Только не подходите к ней слишком близко, а то на весь день пропахнете сладкими ароматами Египта!

— Поппея обожает благовония, — объяснил Ферорас насмешливое замечание своей жены. — Она купается в ослином молоке, не появляется на солнце без накидки и составляет из диковинных ингредиентов смеси, аромат которых притягивает мужчин, как болото комаров. — Понизив голос, он добавил: — В Риме говорят, что именно она стояла за кулисами смерти Агриппины. Кто знает…

Они приблизились к Поппее и Оттону. Вителлий приветливо кивнул красавице, а она посмотрела ему прямо в глаза. Вителлию показалось, что он заметил легкий румянец, появившийся на ее щеках.

— Оттон и Поппея, — официальным тоном проговорил Ферорас, — позвольте познакомить вас с нашим великим гладиатором Вителлием. — Повернув голову к Вителлию, он с легкой улыбкой добавил: — Оттон — человек, которому можно позавидовать сразу в двух отношениях. Во-первых, у него прекрасная, как свет звезды, жена, а во-вторых, он единственный здесь, кто, к великому моему сожалению, ничего мне не должен.

— Ферорас, — рассмеялся Оттон, — хотя ты и величайший заимодавец Рима, но отнюдь, уверяю тебя, не единственный. Тот, кто ничего не должен тебе, вовсе не обязательно обязан быть Крезом. Поговорим, однако, лучше не о деньгах, а о подвигах Вителлия, твоего подопечного.

— Сколько тебе лет, красавец гладиатор? — спросила Поппея, окинув Вителлия взглядом из-под опущенных ресниц.

Ее глаза, бархатистое звучание голоса и полные ожидания взгляды окружающих настолько смутили гладиатора, что ответил он с запинкой, едва не заикаясь:

— Мне двадцать семь лет.

— О! — Поппея поднесла к губам тонкую, как паутина, вуаль, прикрывавшую ее грудь, и, повернув голову чуть в сторону, восхищенно прошептала: — Всего двадцать семь лет!

— Воистину замечательный талант, — кивнул Оттон, не обращая внимания на кокетливое поведение своей жены. — Следовало бы обратить на Вителлия внимание императора.

— Вителлий, — запротестовал Ферорас, — не нуждается в милостях, пусть даже со стороны самого императора. У Нерона в Большом цирке имеются свои фавориты. Если он сочтет кого-то из них достаточно сильным, пусть выставит его на арене против Вителлия. За полмиллиона сестерциев Вителлий готов сразиться с любым из них. Если Вителлий проиграет, победитель получит пятьсот тысяч сестерциев от меня.

В атриуме стояла полная тишина. Затаив дыхание, собравшиеся прислушивались к громкой беседе между покровителем знаменитого гладиатора и любимцем императора. Не зашел ли Ферорас слишком далеко? Не бросил ли он своими словами вызов самому императору?

Увидев появившийся на лицах окружающих испуг, Ферорас заговорил снова:

— Я говорю вполне серьезно. Вителлий проведет следующий бой за вознаграждение в пятьсот тысяч сестерциев. И такая же сумма достанется тому, кто сумеет его победить. Именно так, клянусь своей правой рукой!

Гости одобрительно захлопали, восклицая:

— Слава Ферорасу! Слава Вителлию!