Гладиатор

— «Познай самого себя», — ответил грек и указал чужестранцу на другие надписи по обеим сторонам портала. — Это память о семи величайших мудрецах мира, — объяснил Аристофан. — Каждый из них, посетив дельфийский оракул, высказал какую-нибудь достопримечательную мысль.

— Кто же эти мудрецы?

— Фалес из Милета, Биас из Приены, Питтакос из Митилен, Клеобул из Линдоса, Солон из Афин, Хилон из Спарты и Периандр из Коринфа.

— Все греки, — констатировал Вителлий.

— Все греки, — повторил вслед за ним Аристофан. — Хотя вы, римляне, и поработили греков, потому что искуснее владеете мечом, в науках и искусстве вы по-прежнему остаетесь позади.

Вителлий рассмеялся. Когда пришла их очередь, Вителлия и Аристофана проводили внутрь храма. Жрец настоятельно предупредил их, что здесь они должны воздерживаться от любых нечистых помыслов. В качестве проксеноса Аристофан взял предложенный жрецом кусок мяса и опустил его в пылавший на жертвеннике огонь. Едкий дым потянулся к отверстию, через которое в сумрачное и душное помещение проникал хоть какой-то свет. Из дальних углов слышны были голоса, произносившие какие-то молитвы. Чьи это были голоса и о чем они молили, разобрать было невозможно.

Адитон, окутанное тайной место, где звучали предсказания оракула, находился в самом центре храма. Пара ступеней вела в небольшую комнату, часть которой была отделена занавесом. За этим занавесом находилась погруженная в транс пифия. Жрец провел Вителлия по лестнице и жестом приказал ему оставаться на месте. Вителлий беспомощно огляделся в поисках своего проксеноса. Однако еще прежде, чем он успел подать Аристофану знак, из-за занавеса послышался полный муки голос пифии. Он звучал глухо, невнятно и таинственно. Пифия говорила по-гречески, и Вителлий не понимал ни единого слова. Жрец, однако, записал ответ на оборотной стороне врученной ему предварительно римлянином таблички. Затем он передал табличку Аристофану. Окинув Вителлия серьезным взглядом, грек перевел:

«Ты не найдешь свою девушку на земле Ахейи. Пройдут годы, прежде чем ваши пути пересекутся вновь. Но и это не станет для тебя днем радости, потому что твоя возлюбленная будет стоять перед тобой, но ты не узнаешь ее».

Вителлий взял в руки табличку с непонятными письменами, мучительно пытаясь понять, что же означает предсказание оракула. Жрец уже вел их к выходу, когда Вителлий с болью осознал всю тяжесть услышанного приговора. Ребекка навсегда потеряна для него. Однажды ему еще предстоит встретиться с нею, но она так изменится, что он ее не узнает.

Внезапно у Вителлия возникла целая тысяча вопросов. Он повернулся, намереваясь вернуться в храм, но тяжелая дверь уже захлопнулась за жрецом. Ослепленному солнечным светом, юноше показалось, что далекая долина с бесчисленным множеством отливающих серебром оливковых деревьев расплывается, словно отражение на поверхности воды. В глазах у него стояли слезы.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

— Налегайте вовсю, ешьте и пейте, сколько влезет. Нам ведь предстоят трудные времена!

Такими возгласами подбадривал Ферорас гостей. Раз в год богатый ростовщик приглашал самых крупных своих должников на пир в пригородную виллу. Сейчас тут, отрыгивая и икая, возлежали одурманенные вином видные сановники и сенаторы. Никто бы не удивился, увидев на почетном месте даже самого императора. Жить в долг было признаком хорошего тона, и тот, кто долгов не имел, почитался всеми простофилей. Ростовщики, крупнейшим из которых был, несомненно, Ферорас, пользовались огромным влиянием, поскольку каждый из должников оказывался в полной от них зависимости.

Когда пир был в полном разгаре и у многих гостей голова начала уже идти кругом, Ферорас начал свою речь. Правда, заставить слушать себя оказалось не так-то легко.

— Римляне, дети мои, выслушайте меня! — несколько раз пришлось выкрикнуть ему. — Я счастлив собрать вокруг себя столько выдающихся людей и иметь возможность назвать их своими друзьями. Как вы знаете, Рим пережил уже свои лучшие времена. Походы против Британии, Германии и Армении потребовали огромных расходов. Снабжение города питанием оставляет желать лучшего, даже если император и полагает, что заплесневевшее зерно лучше выбрасывать в Тибр, чем раздавать бедным.

— Долой Нерона, долой Рыжебородого! — послышались пьяные голоса.

— По этим причинам, — продолжал Ферорас, — мне также становится все труднее собирать необходимые средства. Для того чтобы и другие имели возможность пользоваться полученными у Ферораса кредитами, я вынужден просить вас, собравшихся здесь, как в этом году, так и в дальнейшем, погашать ежегодно десятую часть причитающегося с вас долга…

Дальнейшие слова банкира были перекрыты всеобщим воплем:

— Живодер! Лихоимец! Предатель!

Одни грозили Ферорасу кулаками, другие же смотрели на него в пьяном остолбенении.

Прошло несколько минут, прежде чем страсти немного улеглись, но худшее было еще впереди. Ферорас продолжил свою речь: