Гладиатор

В это мгновение в кабинет вошла Тертулла. На ней было желто-зеленое платье из шелестящего шелка, на лице поблескивал слой румян. Вителлий сразу же понял подспудное желание жены: Тертулла хотела выглядеть так же, как ее мать Мариамна, та Мариамна, к которой был так привязан Вителлий. Однако то, чего она добилась, было всего лишь жалким подражанием.

— Я хотел бы, чтобы ты сама взглянула на предназначенных тебе рабов, — сказал Вителлий. — В конце концов, это тебе иметь с ними дело. — О безвкусно размалеванном лице жены он предпочел умолчать.

— Что мне за дело до рабов? — вызывающе проговорила Тертулла. — Того, кто будет плохо справляться со службой, я прикажу высечь, а тех, чья физиономия мне не понравится, отправлю на невольничий рынок. — С этими словами она указала пальцем на темноволосую девушку. — Эту в первую очередь. Она мне не нравится. Прочь отсюда!

Вителлий с недоумением посмотрел на жену.

— Что ты имеешь против этой палестинки? Она приветлива, молода, на нее приятно посмотреть.

— Вот именно, — ответила Тертулла, — вот именно.

Вителлий нахмурился.

— У тебя есть разумные возражения?

— Она мне просто не нравится. Не по душе.

— Девушка останется! — спокойно, но решительно и твердо произнес Вителлий, а затем поднялся и кивком головы отпустил пришедших.

Вслед за рабами вышла и Тертулла. Проходя мимо мужа, она прошипела:

— Она мне просто не нравится!

Корнелий Понтик молча наблюдал за этой сценой, делая собственные выводы. Когда Вителлий вопросительно посмотрел на него, словно желая сказать: «И все же я поступил правильно, разве не так?», старик проговорил:

— У греков есть хорошая пословица. Она гласит: повиновение — мать преуспеяния.

Вителлий рассмеялся.

— У нее есть вполне определенная причина не желать видеть здесь эту еврейскую девушку. Знаешь какая?

Старик покачал головой.

— В юности, — продолжал Вителлий, — я любил дочь одного еврея-гладиатора. Она была прекрасна, как звездочка небесная, маленькая, грациозная… При Клавдии евреев изгнали из Рима. Ты знаешь об афере, которую Ферорас провернул тогда с императорским торговым флотом. Больше я никогда не видел ее. Но и сегодня все еще мечтаю о ней.

— Почему ты не разыскал ее?

— Я побывал в Греции, обращался даже к дельфийскому оракулу — все напрасно. Пифия сказала, что она находится в какой-то дальней стране.

Слушая Вителлия, Корнелий Понтик не переставал рыться в старых свитках.

— Ты знаешь название судна, на котором ее увезли?

— Конечно. Это была «Эудора».

— Это судно направлялось в Цезарею, — сказал старик, указывая на графу пунктов назначения.

— Оно шло в Кирру, — возразил Вителлий.

— Прочти сам, — ответил Корнелий Понтик и положил свиток перед своим господином.

— Клянусь всеми богами, — воскликнул Вителлий, — тут и впрямь пунктом назначения указана Цезарея. Почему же Ферорас назвал мне совсем другое место, заставив отправиться в Грецию? Зачем это могло ему понадобиться?

— Тебе это и впрямь не приходит в голову? — спросил старик у своего безмолвно уставившегося в пространство господина. — Ферорас умел не только считать, он умел с ледяным хладнокровием составлять планы на будущее. Я провел рядом с ним больше сорока лет и полагаю, что научился читать его мысли. В данном случае я могу с почти полной уверенностью сказать: Ферорас не хотел, чтобы ты разыскал ту девушку. В конце концов, у него самого была дочь на выданье, гордая и, если мне позволено будет так сказать, сложная по характеру девушка, крайне сдержанная в отношениях с мужчинами. Ей нужна была сильная личность, человек, которым она могла бы восхищаться. Таким человеком был ты, господин. Ты не был похож на неженок, увивавшихся вокруг Тертуллы, но мечтавших только о миллионах Ферораса. Ты был мужчиной, которого он выбрал для своей дочери. Сначала, однако, ты должен был пройти проверку. Когда Ферорас понял, что тебе известно о его темных махинациях, он занервничал. Он перестал доверять тебе и, опасаясь, что ты его выдашь, сделал все для того, чтобы ты погиб в следующем же бою. Как раз в этот момент его настигла рука убийцы…

Вителлий задумался, глядя в окно на выжженный солнцем сад. Затем он проговорил голосом, в котором звучала глубокая печаль:

— Я женился на Тертулле не по любви. Я сделал это из любви к ее матери.

Писец Корнелий Понтик понимающе кивнул.

— Я знаю, господин, я знаю.

Те, кто верил, что со смертью Нерона жизнь в Риме нормализуется, были разочарованы. Ситуация становилась все более запутанной и непредсказуемой. Хотя сенат провозгласил Гальбу императором, новый властелин предпочитал пока наблюдать за развитием событий из далекой Испании. Неопределенная позиция, занятая Нимфидием Сабином, внушала Гальбе недоверие, и, чтобы проверить, насколько прочны позиции этого человека, он прислал из Испании распоряжение о смещении Нимфидия с поста командующего преторианской гвардией.

Старый лис рассчитал верно. Нимфидий впал в панику. Поспешно собрав трибунов, стоявших во главе гвардейских когорт, он выступил перед ними с пламенной речью: