Гладиатор

– Я видела один твой бой, – продолжала она. – Я дрожала от страха за тебя, я молилась за тебя, я страдала вместе с тобой и победила вместе с тобой. Вот уже два года я лелею мысль прийти к тебе, но так ни разу и не решилась на это. Я велела своим рабам наблюдать за тобой и узнать все твои привычки. Не раз на улице я перебегала тебе дорогу, но ты не замечал меня. Заговорить с тобой я не решалась, потому что знала, как внимательно присматривает за тобой Мариамна. Только сейчас, когда даже воробьи на крышах чирикают о том, как неудачно сложился твой брак с Тертуллой, я решилась прийти и предложить тебе свою любовь.

Вителлий ответил сдержанно и подчеркнуто холодно:

– И чего же ты ждешь от меня?

– Ты говоришь, как Ферорас, – борясь со слезами, ответила Антония, – но ты Вителлий. Пусть у тебя миллионы, но ты не банкир. И сотни кораблей не делают тебя судовладельцем. Ты Вителлий, сражавшийся всю свою жизнь. Этого ты не можешь отрицать!

– И ты пришла сюда, чтобы сообщить мне об этом… – скучным голосом произнес Вителлий.

Все так же глядя на него, Антония ответила:

– Прости, но это и впрямь единственная причина. Я знаю, что ты по-прежнему остаешься мечтой каждой римлянки и можешь иметь столько женщин, сколько тебе заблагорассудится. Тем не менее я подумала, что, может быть, тебе тяжело и я смогу как-то помочь тебе.

Хотя Вителлий и не подал виду, слова Антонии что-то затронули в нем. Разве она не права, считая, что он, Вителлий, не создан для такой, как сейчас, жизни? Во имя всех богов, он чувствовал себя не в своей тарелке, получив в подарок жизнь, где ему ничего не приходилось добиваться. Мысль о существовании, посвященном одним только удовольствиям, казалась ему отвратительной. Конечно, взлет гладиатора был столь необычным, что его трудно было с чем-либо сравнивать, ему многие завидовали, но разве не становился он все более и более одиноким? Настолько одиноким, что, сидя в своей золотой клетке с нелюбимой женой, обладая состоянием, на которое можно было бы купить пару императоров, обслуживаемый четырьмя сотнями рабов, он чувствовал себя несчастным? И единственным человеком, не только заметившим это, но и имевшим мужество сказать ему об этом в лицо, была Антония.

– Ты… замужем? – чуть поколебавшись, спросил Вителлий.

– В этом у меня с тобой много общего, – ответила Антония. – Родители выдали меня за человека, пользовавшегося их большим уважением. Мне тогда было шестнадцать лет. Сейчас мне вдвое больше. И все это время я понапрасну ищу то, что люди называют счастьем. Сейчас я поступаю так, как сама считаю правильным. Можешь называть это недостойным поведением, но я женщина и имею столько же прав на собственную жизнь, как и вы, мужчины.

– Кто же может это отрицать?

– Наше общество. Ни одна собака не станет лаять на сенатора, который завел роман с женой консула, а вот ее за это могут выпороть розгами. Мужчина, переспавший со своею рабыней, – это всего лишь молодчик, вздумавший поразвлечься, но если с рабом застанут его жену, то она будет лишена гражданства и превратится в рабыню. По сути, они совершили одно и то же, но в Риме их поступки оцениваются по-разному.

– Мне нечего тебе возразить, – сказал Вителлий и поднялся с места.

Он подошел к неуверенно поглядывавшей на него Антонии. Взглянув, она каждый раз опускала глаза, словно высматривая что-то на полу. На щеках ее пылал румянец, грудь взволнованно поднималась.

– Ты красивая женщина, – сказал Вителлий. – Боги ничем не обделили тебя.

Не глядя на Вителлия, Антония ответила:

– Что пользы в дарах богов, если никто не обращает на них внимания?

– Разве я не восхитился тобой?

Антония смущенно опустила глаза, улыбнулась и протянула руки, чтобы обнять Вителлия. Но он отстранил ее.

– Не здесь! – твердо произнес Вителлий.

– Где же?

– На мосту Мульвия, быть может? – чуть поколебавшись, сказал Вителлий.

– Хорошо!

– На следующий день после триумфального шествия, в первый вечерний час.

– В первый вечерний час, – повторила Антония, – ты непременно придешь!

«Близость с женой претора Домиция не может принести мне ничего, кроме пользы», – подумал Вителлий.

О триумфальном шествии было объявлено еще за два месяца до него. Последний раз подобное событие произошло четыре года назад. Тогда Нерон с триумфом провел через Рим захваченного в плен армянского короля Тиридата, его двор и три тысячи всадников. Веспасиан, новый император и отец отечества, мог праздновать тройной триумф. Сам он покорил бóльшую часть Палестины, Тит, старший его сын, взял штурмом и разрушил Иерусалим, а младший сын, Домициан, усмирил германцев и галлов. Достаточный повод для римского сената, чтобы позволить каждому из них отметить свой триумф. Для римского же народа – долгожданная возможность снова попраздновать.

Поскольку улицы, по которым проходило триумфальное шествие, не могли вместить миллионную армию зрителей, Веспасиан приказал открыть театры и арены цирков, чтобы насладиться зрелищем могли сотни тысяч сидящих на трибунах зрителей. В ряде театров, для того чтобы шествие могло пройти через них, пришлось расширить входные ворота.