Гладиатор. Возвращение

- Вот на каких-то десять недель нельзя одного оставить, - сокрушённо качаю головой, но он не даёт мне даже договорить, снова впиваясь в мои губы.

Не хочу ничего знать. Не хочу ни о чём говорить, и ничего спрашивать, пока не буду пьяна от его поцелуев до беспамятства. Пока не устану от его ненасытных рук, не напьюсь досыта тяжестью его тела, не утолю голод по его ласкам... Только есть она вещь, которую я должна ему сказать прямо сейчас.

- Алекс, - жадно глотаю я воздух, отстраняясь. - Демьянов... жив.

Он на секунду замирает, а потом снова закрывает мой рот поцелуем, словно это не стоит его внимания.

- Алекс, - упираюсь я в его грудь. - Ты меня слышал?

- Ну, слышал, - обречённо откидывает он голову на спинку сиденья.

- Прости меня - глажу его руки, опустив глаза.

- Тебя-то за что? - прижимает он меня к себе, подавив вздох.

- За то, что я даже не намекнула.

- Видимо, так было нужно, - равнодушно пожимает он плечами.

И по этим небрежно дёрнувшимся плечам, по скептически изогнутым губам, по хмуро сошедшимся на переносице бровям понимаю, как сильно он переживал, как тяжело далось ему это известие. Как невыносимо он страдал.

- Я говорила, что это слишком жестоко, - прижимаюсь губами к его шее. «Мой сильный, мой стойкий, мой самый лучший, прости меня». - Но Ефремыч сказал, что ты мужик или где. И ты справишься, потому что будешь зол. А потом рассвирепеешь ещё больше и тогда точно всех порвёшь.

- Вот и хрен тогда я к нему поеду в его Италию, раз он меня так хорошо знает. Сдох и сдох - его личное дело. Но если бы он и тебя не предупредил, этого я бы ему никогда не простил, - целует он меня в макушку и молчит всю дорогу до самого дома.

И я не нарушаю его далёкого одиночества. Я только крепче прижимаюсь к его груди, чтобы впитать в себя его скорбь, его обиду, его боль. Очистить его раны от этого тлена. Потому что, когда они заживут, останется только радость, которую я тоже чувствую в нём. И я точно знаю, что пусть не сразу, но мне по силам его вылечить.

- Вот мы и дома, - нажимает он звонок на новой металлической двери.

Я морально готовлюсь к тому, что меня не было больше двух месяцев, только дверь нам неожиданно открывает Маргарита Алексеевна.

- А я думала у вас сегодня выходной, - хлопаю я глазами, опешив. Ведь она лично меня предупредила вчера вечером, покидая моё временное пристанище.

- Можно и так сказать, - улыбается она и буквально через пару минут убегает, оставляя нам вкусные запахи с кухни и сверкающий чистотой дом.

- А я думала опять уборка, стирка, мытьё кроличьей клетки, - с блаженством растягиваюсь поперёк любимой кровати.

- Разве я мог так с тобой поступить? - аккуратно садится рядом Алекс. - Хотя Маргарите Алексеевне, конечно, досталось, чего уж греха таить.

Вижу его взгляд, направленный на мой обтянутый тонкой тканью платья живот. И не спрашивая, кладу его руку на эту уже приличную округлость. Но Алекс прикасается ещё и губами.

- Привет, маленькая моя, - нежно целует он живот, а потом трётся щекой. - Как же ты выросла.

- Подожди, - поднимаюсь я на локтях и кладу рядом свою руку, но даже рта не успеваю открыть - наша малышка толкается.

И обалдевшие глаза Алекса, когда он чувствует это - лучшее, что я когда-нибудь видела в своей жизни.

- Надо же, - поднимает он голову, чтобы пристроить обе руки.

- Да, - смеюсь я, - она такая.

- Ого, - вздрагивает он, когда получает ещё ощутимый толчок. - А биты там у неё с собой, случайно, нет?

- Она же наша дочь, - пожимаю я плечами.

Наши глаза встречаются. И нам по-прежнему не надо слов, чтобы сказать, как мы истосковались друг по другу. Не надо и долго думать, чтобы понять, как мы друг другу нужны.

И словно не было тех месяцев, что нас разлучали.

Пусть дни шли. Пусть земной шар даже слегка повернулся вокруг своей оси - для нашей любви не существовало времени. Она живёт в наших сердцах, пульсирует в опухших губах, дрожит на кончиках пальцев. Она дышит в нас, даже когда мы врозь. И накрывает шквальным ветром, когда мы вместе.

Иди сюда, - читаю я по его глазам.

Я здесь. Я рядом. Я твоя, - отвечает ему моё сердце.

58. Алекс

- Может, я хоть за хлебом схожу? - утыкаюсь лицом в её шею. И поближе подтягиваю Вику к себе, такую горячую со сна, такую сладкую, тихую, нежную.

- А что, мы уже всё съели? - даже не открывает она глаза, зевая и устраиваясь на моей руке удобнее.

- Опять третий день не вылезаем из постели, - щекочу её кончиком волос и улыбаюсь, когда она смешно отмахивается и прячется от меня в подушку.

- А зачем нам хлеб?

- А чего ты хочешь сегодня? - целую её в помятую щёчку.

- Тебя, но ты колешься, - улыбается и снова отворачивается она.

- Да, я два дня не брился. Я третью неделю работаю «два через два». У меня второй час разрывается телефон, но ты меня не отпускаешь.

- Слушай, а нам вообще нужно работать? - она разворачивается, чтобы обнять меня за шею, и я чувствую живот. Её кругленький беспокойный животик, который так доверчиво прижимается ко мне.