Гладиаторы

Внезапно раздается взрыв труб и звон кимвалов, и воинственная, резкая музыка покрывает шум сплоченной толпы. Двустворчатые двери с великолепной аркой, поддерживаемой мраморными колоннами, открываются во всю ширину, и оттуда медленным и торжественным шагом попарно выходят гладиаторы, облаченные различными оружиями своего ремесла. Все эти четыреста человек отличаются замечательной силой, превосходным воспитанием и испытанной ловкостью. Держа голову вверх, с гордой осанкой они сначала проходят по арене как бы для того, чтобы дать возможность зрителям оглядеть их, затем с солдатской выправкой останавливаются, разместившись в одну линию перед троном цезаря. На одну минуту сдержанное молчание воцаряется во всей этой массе, и герои стоят неподвижно, как статуи. Затем они внезапно взмахивают своими сверкающими мечами, и ужасное пение, в котором, по-видимому, смешиваются крик триумфа и вопли страдания, несется все выше и выше, — пение резкое и грубое, как будто эти люди хотят сказать земле долгое и последнее прости, прежде чем всецело предаться своему вызывающему и мучительному отчаянию.

— Ave, caesar! Morituri te salutant!

Потом они снова возвращаются и становятся по обеим сторонам арены, кроме отборной толпы, которая занимает почетное место в середине и по крайней мере половина которой осуждена на смерть.

Это избранные ученики Гиппия, самые меткие глаза и самые искусные руки во всей «семье». Вот почему они выбраны для того, чтобы попарно бороться насмерть, и, конечно, им уже не придется рассчитывать на пощаду народа.

С прерывающимся дыханием, жадным взором всматриваются Валерия и Мариамна в гладиаторов, стараясь отыскать в их рядах хорошо знакомое лицо. Обе они чувствуют, что только наполовину утешительно его отсутствие здесь, и римская матрона судорожным движением обрывает кайму своего плаща, тогда как еврейка полусознательно шепчет от всей души пламенную молитву.

Момент появления Эски еще не наступил, и бретонец находится за кулисами, тщательно готовясь к бою.

В это время «семья» размещается по своим местам. Гигант Руф направляется к назначенному для него месту с холодным и решительным видом, не обещающим ничего хорошего его противнику, каков бы он ни был. Он слишком часто бился, для того чтобы не иметь веры в свое превосходство, и, если бы ему пришлось прикончить упавшего врага, он сделал бы это с искренним сожалением, но тем не менее с ловкостью и без колебания. Гирпин также сохранил свой веселый вид. На его широком лице усмешка, и, хотя при всех тяжелых опытах, какие он проделывал, его толстота не уменьшилась, все же он будет не менее страшным противником для всякого бойца, не обладающего геркулесовским сложением. Толпа обозревает гладиаторов, и, если не считать Руфа, ни у кого не оказывается так много сторонников, как у Лютория, давнишнего любимца народа, несмотря на его галльское происхождение, которое в глазах людей, могущих похвастать опытностью в этом деле, не составляет большого преимущества. Необычайная подвижность и терпеливость Лютория вместе с глубоким знанием военного дела дали ему возможность выйти победителем из многих общественных боев, как замечает Дамазипп своему другу.

— Люторий, — говорит он, — всегда в состоянии измучить своего противника и в конце концов заставить его просить пощады.

На это Оарзес отвечает, что если Люторий бьется с Манлием, то он, Оарзес, готов держать тысячу сестерциев против Дамазиппа, что первые три натиска не приведут к кровопролитию.

Жребий уже решил, кто с кем должен бороться из двадцати борцов, обреченных на смерть. Эти страшные герои были наиболее знамениты и, в силу этого, всего более любимы народом. Лица из толпы, достаточно хорошо знавшие гладиаторов, чтобы обменяться с ними парой слов или окликнуть их по имени, приобретали особенное значение в глазах окружающих.

Остальные гладиаторы, хотя уже и расположившиеся в порядке на арене, должны, однако, оставаться известное время в бездействии. Игры начнутся боем между недавно привезенным носорогом и ливийским тигром, уже известным народу тем, что он растерзал двух или трех христиан и одного негра. Только в том случае, если эти звери не захотят вступать в борьбу или если они сделаются опасными для зрителей, Гиппий должен прибегнуть к своим людям и умертвить беспокойных животных. В ожидании этого бойцы стройно расставлены по арене, чтобы присутствовать при борьбе, хотя можно видеть, что для них было бы приятнее находиться за барьером.