Гладиаторы

— Силы, на которые я указал, как на стоящие на стороне Веспасиана, достаточно многочисленны, чтобы возвести на трон даже моего возницу. Коли иметь в виду Рим, так длинные кудри Автомедона могли бы быть увенчаны диадемой на другой же день после того, как ему удалось бы сделаться фаворитом минуты. Ты, Гиппий, знаешь, что значат массы, потому что это твое ремесло — угождать их прихотям и возбуждать их восторг. Правда, что великий полководец в настоящий момент является доблестным правителем империи, но малейшего пустяка достаточно было для того, чтобы изменить положение вещей в столице. Я не имел бы никакого доверия к молодому и разгульному сыну Веспасиана, если бы даже он и был способен завладеть кормилом правления с намерением прочно держать его с той минуты, как оно попадет в его руки. Тит Флавий Домициан мог бы завтра же сделаться императором, если бы только ему захотелось облечься в порфиру на одну неделю и затем уступить место другому. Да, народ достаточно непостоянен, чтобы в какой угодно момент и сменить нашего удивительного нынешнего правителя, и сохранить его на троне. Рим надо подтянуть, любезный мой Гиппий. Брадобреев, плохих сапожников и носильщиков воды нужно привести в страх и согнуть под ярмом; в случае нужды следует даже перерезать горло кое-каким людишкам, питающимся чесноком. Может быть, необходимо устранить и самого цезаря, чтобы вновь не произошло реакционного движения, и нам, в награду за все наши труды, не пришлось бы выбирать между кубком яду и виселицей или острием булата. На этот раз нам необходимо добиться успеха, потому что никто не может рассчитывать на пощаду, если цезарь в самом деле напуган. Теперь, Гиппий, не время для полумер.

— Славно сказано! — одновременно воскликнули отпущенники, однако с побледневшими лицами и с несколько деланым энтузиазмом.

Гиппий спокойно перевел глаза с панцирного нагрудника, лежавшего на его коленях.

— Все равно, — сказал он, — будут игры, и кровь будет течь в цирке, как вода, кто бы ни носил порфиру. Покуда существует Рим, гладиатор никогда не почувствует недостатка в хлебе.

— Вот это умные речи, — тем же тоном продолжал трибун, — потому что, в сущности, всякое дело сводится к деньгам. Правда, игры довольно доходная вещь, по крайней мере, для того, кто ими заведует, но нужно много праздников, чтобы считать сестерции десятками тысяч, а ведь Гиппий любит роскошь, вино и женщин. Ну, не отказывайся, милейший герой, и если «семья» вместе со своим главой могут получить славную плату за часть работы, а не то и того меньше, зачем бы им снова появляться на арене, иначе как в качестве зрителей? Вчера можно было видеть людей менее бедных, чем начальник «семьи», сидящими на всаднических ступенях.

— Так ты хочешь взять у меня напрокат и моих цыплят, и меня самого для отчаянного дела? — нетерпеливо перебил Гиппий. — Говори же все немедленно и будь со мной откровеннее.

— Это и мое собственное желание, — подхватил Плацид, напуская на себя вид крайнего чистосердечия. — Для одного серьезного дела у меня есть только немного преданных людей, не считая старых преторианцев, и, хотя они не остановятся ни перед чем, однако их, пожалуй, маловато для моего плана. С двумя сотнями избранных у тебя людей я буду повелевать Римом через двадцать четыре часа, почтенный торговец героями. А когда Плацид воспарит в небеса, он возьмет на своих крыльях и Гиппия. Говори же! Твоя цена высока, но такая затея, как наша, не оплачивается горстью медяков или несколькими монетами низкопробного серебра. Во что ты ценишь человеческую голову?

— Тебе нужно две сотни людей, — раздумывая, промолвил собеседник. — Пять тысяч сестерциев за человека и, сверх того, его выкуп на свободу, то есть почти столько же.

— Конечно, убитые не войдут в счет? — торговался трибун.

— Очевидно, нет, — отвечал Гиппий. — Слушай, illustrissime! Я пущу в ход все и дам тебе лучших своих людей по восемь тысяч сестерциев за каждого. Эти двести гладиаторов не моргнув глазом вырвали бы бороду у Плутона по одному моему знаку. Мои молодцы устояли бы против втрое большего количества людей, набранных из какого угодно благоустроенного легиона. Они будут готовы в два часа.

Гиппий говорил правду, так как, вообще говоря, он был довольно честным человеком в своей специальности. Из тысячи людей, обязанных своим ремеслом и даже насущным хлебом знаменитому учителю бойцов, не трудно было набрать отряд Демонов, какими он их описывал, и они не хотели бы ничего большего, как видеть свой родной город объятый пламенем и пройти по колено в крови и вине, заливающих улицы в то время, когда они производили бы сплошную резню мужчин, женщин и детей. Глаза трибуна засверкали при мысли о том ужасном деле, какое он мог бы, если бы захотел, выполнить, имея подобное оружие под рукой.