Гладиаторы

Вечер проходил. Солнечные часы уже не указывали времени, и раб, на обязанности которого лежало считать время при помощи клепсидры[34], бывшей тогда в моде, возвестил, что уже началась первая ночная стража. Следом за ним перед Плацидом предстал Автомедон, с опущенной головой, расстроенный, задававший себе печальный вопрос: не потеряет ли он благоволения господина, рассказав принесенные им новости. В самом деле, всегда опасно было докладывать Плациду о неуспехе какого-либо из его предприятий. Правда, он выслушивал говорящего спокойно и без видимого волнения, но рано или поздно ему всегда удавалось отплатить злополучному вестнику за те неприятности, какие ему причиняло его известие.

Лишь только юноша появился в зале, лицо трибуна прояснилось, однако по своей двуличности он скрыл даже от своего возницы то нетерпение, с каким ждал его возвращения.

– Ну, что? Ты отвел лошадей, не измучивши их? – спросил он с видом совершенного равнодушия.

Казалось, Автомедон почувствовал огромное облегчение.

– Ничуть не измучивши, благороднейший господин! – отвечал он. – Оарзес ехал со мной полпути, но он слез у священных ворот, и я ехал в повозке один, все время по Фламиниевой дороге. Рабы сейчас придут, а Дамазипп – о, господин, не гневайся! – Дамазипп… Ох, я очень боюсь, как бы он не умер на улице…

Робость совершенно овладела юношей. События вечера перепугали его, как только возможно, и, сделав жалостное лицо, он запустил пальцы в свои длинные волосы и громко заплакал.

– Как, бездельник! – громовым голосом сказал трибун, побагровев от ярости. – Так ты ее не привез? Болван! – прибавил он, с усилием овладев собой. – Где же то… то лицо, которое приказано было Дамазиппу привезти сюда сегодня вечером?

– Я скажу тебе правду, – воскликнул юноша, упав на колени и схватив край одежды своего господина. – Клянусь храмом Весты, я скажу тебе правду. Я приехал отсюда с повозкой на берега Тибра и поджидал там в тени… Югурте все не стоялось смирно… Вдруг Дамазипп принес на руках одну… одну женщину, положил ее в повозку и велел мне погонять во всю мочь. Мы ехали галопом, покуда не прибыли на Аппиеву дорогу. Тут нам пришлось переменить направление, потому что дома были в пламени, а на улице шла резня… Сципион пугался и рвался в сторону, а Югурта не хотел прорезать толпу… Мы сделали несколько шагов, как вдруг снова нас остановила процессия весталок, и я не мог проехать через нее. Мы остановились, чтобы пропустить их, и вдруг ужасный верзила схватил лошадей за узду, и мы опять стали, а тут тысяча солдат или по крайней мере легион окружили повозку. Они убили Дамазиппа, вытащили из повозки женщину и ее тоже убили… Сципион упрямился, а я перепугался и вернулся скорее, как только мог… и, ей-ей, это не моя вина!

В своем испуге Автомедон сильно преувеличил число сражающихся и испытанной им опасности. Он не признал гладиаторов, ум его был крайне смущен, и трибун с самого начала увидел, что он в состоянии будет дать своему господину только подобно этим несвязные показания.

– Я очень доволен, что с лошадьми не случилось ничего худого, – добродушным тоном сказал Плацид. – Ну, иди, поужинай и выпей чарку вина. Я сейчас снова пошлю за тобой.

Приятно удивленный Автомедон перед уходом поднял глаза на своего господина. Он заметил, что хотя его лицо было ужасно бледно, но оно хранило то твердое и решительное выражение, которое так хорошо знали все его слуги.

В самом деле, ему теперь необходимо было полное присутствие духа, которым он гордился, так как его чуткое ухо услышало шум и знакомое бряцание оружия. Кровь отхлынула от его сердца, когда он подумал, что, может быть, отряд цезаревой стражи в это время уже на его дворе. С огромным облегчением вздохнул он, увидев вместо султана центуриона голову великана Руфа, сопровождаемого его товарищами, которые почтительно и даже как-то недоверчиво входили в наружную залу.

Трибун умел моментально входить в нужную ему роль, и никто не мог поспорить с ним в этом искусстве. Впрочем, в данном случае он и в самом деле встречал их с сердечной радостью, так как посетители были желанными гостями, более даже, чем думали они сами.

– Привет вам, Руф, Люторий и Евмолп! – радостно воскликнул он. – Привет всем вам, храбрые гладиаторы и славные собутыльники! Это твои широкие плечи, старый Гирпин, вижу я там, позади? Славно! И Гиппий здесь, царь арены! Ну, милости просим! Стол накрыт, и хиосское вино вот тут меж цветов. Еще раз каждому из вас сердечный привет!