Гладиаторы

– Связан и осужден на смерть, а ты здесь! Должно быть, на самом деле ты сильно любишь его, если покинула его в подобный момент!

Отчаяние сделало Мариамну нечувствительной к сарказму.

– Я здесь, – отвечала она, – для того, чтобы спасти его. Только одно это остается мне. О, помоги мне, помоги! Хотя бы только ради него!..

– Что же ты от меня хочешь? – с нетерпением спросила Валерия. – Разве я могу повалить вашу укрепленную стену голыми руками? Разве мы с тобой можем взять приступом оплот и вырвать его от врага, чтобы разделить меж собой, как воины легиона делят добычу?

И с этими словами она засмеялась странным, подавленным смехом.

– О, не смотри на меня так гневно, – продолжала еврейка, стоя на коленях. – Прошу тебя… умоляю тебя помочь мне…

Да, хотя бы даже ты должна была убить меня затем собственной рукой, если я не угодила тебе словом или делом. Выслушай, благородная матрона, я могу провести римскую армию в город, я могу ввести солдат Тита в Иерусалим, отряд за отрядом и когорту за когортой. Они застанут врасплох моих соотечественников и легко завладеют городом. Только одно прошу я за это, за весь мой позор, за мою черную измену – пусть они пощадят двух узников, прикованных в наружном дворе храма, пусть пощадят их жизнь ради той, кто продал в этот вечер честь, отечество и семью!

Несколько минут Валерия размышляла. План обещал много хорошего. С зоркостью женщины она угадала тайну еврейки. Тысячи предположений быстро зародились в ее уме – предположений любви, торжества, мести. Выполнимо ли было это? Она приняла в соображение положение стены, направление, какому следовала Мариамна, сопоставила все, что знала по картам, изученным ею в шатре Гиппия (эти карты, добытые отчасти путем измены, отчасти путем наблюдений, представляли каждую улицу и площадь Иерусалима), и сказала себе, что препятствий не было. В чистосердечии же просительницы у нее не было сомнений.

– Так есть тайный ход? – спросила она, все еще сохраняя сухой и надменный тон с целью скрыть испытываемые в действительности мучения. – Какой он длины и сколько человек могут пройти по нему в ряд?

– Он не должен быть длинен, – отвечала еврейка, – так как идет только от этой кучи хвороста к террасе дома моего отца. Три человека пройдут по нему в ряд. Заклинаю тебя, проведи меня к Титу, чтобы я могла склонить его начать приступ, пока не поздно. Я сама поведу солдат в город.

Благородство Валерии не могло устоять против ее эгоизма. Как у многих женщин, в ней был сильно развит инстинкт обладания, и, как только она увидела, что еще можно спасти Эску, грубое желание перехватить его овладело ею.

– Ты просишь у меня спасти бретонца для еврейки, – отвечала она с насмешкой. – Знаешь ли ты, с кем говоришь? Слушай, девушка! Ведь я и сама любила этого Эску, я его любила так, что в сравнении с моей любовью твоя любовь то же, что блеск моего шлема перед ярким заревом этого бивуачного огня у подножия холма… Я любила его, как тигрица любит детенышей, а иногда как тигрица любит свою жертву! Неужели ты думаешь, что я спасу его для другой?

Лицо Мариамны теперь казалось смертельно бледным, но голос ее был ясен, хотя слаб и печален, когда она отвечала:

– Ты также любишь его! Я это знаю и потому-то и прошу спасти его. Не ради меня, о нет, не ради меня! Когда он будет освобожден, я не увижу его более. Ведь этого ты требуешь от меня? Я охотно соглашаюсь на это от всего сердца, только спаси… спаси его! Ты спасешь его, не правда ли? Ты немедля проведешь меня к Титу? Смотри, полночная стража почти уже окончена.