Гладиаторы

– Горе Иерусалиму! – еще раз возгласил он. – Горе святому граду! Глас от Востока, глас от Запада и от всех четырех концов земли, глас на Иерусалим и святой дом, глас на жениха и невесту, глас на весь народ.

Затем он повернулся и обошел кругом узников, продолжая разбрасывать по мостовой горящий пепел.

Матиас, как и его сотоварищи, не знал, что делать. Если бы это был бесноватый, он питал бы по отношению к нему естественное чувство ужаса и омерзения, еще более увеличенное распространенным среди его соотечественников верованием, будто одержимый демоном имеет силу двадцати человек; но что, если это был истинный пророк, вдохновленный небом? Тогда затруднение увеличивалось бы еще более. Попытка заставить его замолчать, быть может, тотчас же вызовет божественную кару, а позволить ему идти в народ и распространять обвинения, перед которыми смолчал верховный совет нации, это значило бы тотчас же привести в отчаяние жителей и отказаться от всякой надежды на серьезный отпор в близкой атаке. Но то самое лицо, о котором нази думал в эту минуту, вывело его из затруднения. Указав своей исхудавшей рукой на узников, пророк потребовал, чтобы они были тотчас же отпущены, угрожая, в случае отказа синедриона, божественным мщением, и затем, обратясь к трем пленным с теми же неистовыми жестами и несвязными словами, велел им развязать веревки, соединиться с ним и вместе выполнять его пророческое дело с одного конца города до другого.

– Я имею власть связывать, – воскликнул он, – и власть разрешать узы! Я повелеваю разбить эти узы, повелеваю вам выйти вперед и соединиться со мной, пророком горя, чтобы возвестить весть, которую я призван проповедать во всеуслышание и без замедлений. Горе Иерусалиму, горе святому граду, горе Иерусалиму!

Тогда Калхас, протянув свои связанные руки, остановил его спокойным, кротким и торжественным тоном, с терпеливостью доброго и святого человека и инстинктивным сознанием превосходства, свойственным тому, кто уже стоит одной ногой в могиле.

– Неужели ты хочешь помешать Божьему делу? – спросил он – Неужели ты хочешь запретить нам пронести свидетельство, которое мы готовы пронести перед лицом Божьим? Смотри, вот эта девушка, при всей своей телесной слабости, достаточно сильна духом, чтобы стоять твердо и крепко на своем посту. И кто ты, чтобы вмешиваться между ней и ее славной наградой?

Взор пророка медленно перешел с лица Калхаса на слушателей. Лицо его нахмурилось, как будто он боролся с какой-то внутренней силой, которой не мог противостоять, затем все его тело как бы застыло в бездействии, и, сбросив жаровню на землю, он сел рядом и начал раскачиваться справа налево, по-прежнему, как бы помимо воли, напевая свой заунывный мотив слабым жалобным голосом.

Меж тем, пока затихший и замолчавший после вызванного упрека пророк сидел на земле, бормоча свой припев и размышляя среди своего потухающего пепла, пока синедрион вместе с нази оставался в оцепенении, Иоанн Гишала в нетерпении и мстительной злобе кусал губы, а молодые люди собирались вокруг своих жертв, как волки вокруг добычи, Мариамна подняла голову с груди Эски и, отбросив волосы со своих ушей и висков, на мгновение выпрямилась и осталась неподвижной. Все способности ее сосредоточились в чувстве слуха. Затем она перевела свои заблестевшие глаза, оживленные надеждой и торжеством, хотя и полные беспокойной нежности, на лицо бретонца и сказала прерывающимся голосом, в котором смех смешивался с рыданием:

– Спасен, спасен, милый! И благодаря моим усилиям, хотя ты и погиб для меня!

Она расслышала далекий звук римских рожков, трубивших наступление.

Глава XV Первый камень