Гладиаторы

Дрожь, которой Валерия не могла сдержать, пробежала по ее нежной и белой коже, но ее лицо не обнаружило ни малейшего следа волнения. Теперь ей предстояло играть игру и нужно было быть твердой и изворотливой, чтобы обеспечить себе успех. Она приказала Миррине принести вина и фруктов для своего поклонника, и в то время как служанка переходила вестибюль с целью выполнить поручение, она позволила трибуну еще раз взять ее руку. Она допустила даже большее и на его ласкающее пожатие ответила легким и почти не ощутимым пожатием. Он был опьянен своим успехом, он чувствовал, что наконец от него недалека победа, и резной кубок, слишком поспешно, как ему показалось, принесенный Мирриной, на минуту остался в его руке, пока он высказывал свои пылкие уверения в любви. Но эти уверения была приняты с таким спокойствием, что с одного взгляда было видно, что он проповедовал в пустыне.

– Ты многое сулишь, – сказала она, – но ведь человеку ничего не стоит давать обещания.

– Попробуй испытать это, – отвечал он, и на одну минуту характер этого человека совершенно изменился: теперь он чувствовал себя способным на преданность, самопожертвование, верность, на все, в чем выражается героизм любви. Но минута прошла, его природа снова вступила в свои права, и он уже рассчитывал, во что это ему обойдется.

– Я завидую твоему варвару, – равнодушно сказала Валерия после недолгого молчания. – Миррина его любит, и… и, если тебе угодно подарить его мне, я сохранила бы его в своем доме.

Плацид пристально взглянул на служанку. Сметливая девушка опустила глаза и попыталась покраснеть. В манерах Валерии было что-то не нравившееся ему, и, однако, он все еще готов был верить в близкое достижение всего того, чего он желал.

– Мне редко случается просить о чем-либо, – проговорила Валерия, подняв голову, с горделивым и вызывающим видом, действие которого она знала. – Мне гораздо легче соглашаться на милость, чем выпрашивать ее. И тем не менее сегодня, не знаю почему, мне не кажется тяжелым просить тебя кое о чем.

Кроткая улыбка озарила ее надменное лицо при этих словах. Она подняла глаза, и ее взор на мгновение потонул в его взоре, прежде чем она опустила голову и начала играть своим браслетом. Это был самый страшный маневр ее хитроумной тактики; противнику редко удавалось отразить его или устоять перед ним. Но достиг ли он своего обычного результата в данном случае? Плацид любил ее настолько, насколько только могла любить подобная натура, но теперь дело шло о жизни и смерти, и нельзя было шутить, когда Эска обладал тайной, открытие которой могло погубить его господина в продолжение одного часа. Трибун не был человеком, способным пожертвовать своей жизнью ради женщины, хотя бы этой женщиной и была Валерия. Он колебался, и она, заметив это колебание, побледнела и задрожала от ярости.

– Ты мне отказываешь! – сказала она голосом, дрогнувшим или от подавленной ярости, или от оскорбленного чувства. – Ты отказываешь мне, ты – единственный в свете человек, ради которого я унизилась, единственный человек, которого я когда-либо умоляла. О, это слишком жестоко… слишком жестоко!..

– О, если бы он знал!.. Если бы он только знал!..

В своих отношениях с женщинами Плацид всегда руководствовался тем убеждением, что лучше развязывать узел, чем разрубать его.

– Прекрасная Валерия, – сказал он, – требуй от меня всего, кроме этого. Я дал свое слово, что этот человек будет убит в течение двадцати четырех часов. Неужели для тебя этого мало?

Затруднительность положения и опасения за того, к кому она чувствовала столь безумную, безрассудную страсть, удваивали ее искусство обманывать и заставляли ее забыть и о собственных своих чувствах, и о своем унижении. Отбросив за виски волосы, прекрасная в своем расстройстве и слезах, она устремила влажные глаза на трибуна и отвечала ему:

– Ты думаешь, что я забочусь о варваре? Что могут значить для Валерии какие-то люди, подобные бретонцу, хотя бы их заклали целыми гекатомбами? Я печалюсь за Миррину, но еще больше меня огорчает мысль, что ты можешь отказать мне в чем-либо даже во имя…

Двуличность не была чем-либо новым для трибуна. До этого дня в очень затруднительных случаях он часто прибегал к этому виду обороны. Он почтительно поднес к своим губам руки Валерии и сказал:

– Пусть будет так, как ты хочешь. Я отдаю его тебе, с тем чтобы ты делала с ним что угодно. Отныне Эска принадлежит тебе, прелестная Валерия.