Немцы так и не сумели установить эффективный контроль над оккупированными территориями. В идеале для этого требовалось около 450 тысяч полицейских, но далеко не везде находилось достаточно желающих. Немецкие же гарнизоны имелись только в райцентрах и на важных железнодорожных станциях. Да и состояли они из охранных и полицейских подразделений и лишь в редких случаях — из боевых частей вермахта или Ваффен-СС. В подавляющем же большинстве деревень и поселков находились только немногочисленные отряды местной полиции или самообороны, которые не могли противостоять крупным партизанским отрядам и либо переходили на их сторону, либо подвергались уничтожению, либо бежали в райцентры под немецкую защиту. Такая обстановка сохранялась на большей части территории Белоруссии, в ряде оккупированных областей России, в украинском Полесье и на Западной Украине{675}. Часто это приводило к жестокому обращению с гражданским населением — 22 марта 1943 г. белорусская деревня Хатынь (в 60 км северо-восточнее Минска) была уничтожена «батальоном (позже — бригадой) Дирлевангера», состоявшим из украинских, белорусских, венгерских и литовских коллаборационистов. Эта бригада уничтожила в Белоруссии в общей сложности около 200 деревень и убила 120 тысяч человек{676}. Таким образом, печально известную Хатынь, где в 1970 г. был открыт мемориальный архитектурно-скульптурный комплекс, сожгли не эсэсовцы, а украинские и прочие полицаи.
Капитан Вольфрам Фидлер, переведенный под Могилев для борьбы с партизанами, отмечал в письме от 17 сентября 1943 г.: «Борьба с партизанами не похожа на борьбу во фронтовых условиях. Они всюду и нигде, и на фронте трудно создать себе верное представление о здешних условиях. Взрывы на железной дороге, диверсионные акты на предприятиях, грабежи и т.д. не сходят с повестки дня. К этому уже привыкли и не видят в этом ничего трагического. Партизаны все более наглеют, так как у нас, к сожалению, нет достаточного количества охранных войск, чтобы действовать решительно… На широких просторах, имея собственное правительство и управление, господствуют партизаны. Можно только удивляться тому, как, вопреки существующим препятствиям, мы довольно сносно обеспечиваем снабжение фронта»{677}. Для обеспечения порядка оккупационные власти практиковали не только репрессии, как в первые два года войны, когда пленных партизан, как правило, после короткого допроса расстреливали на месте. 5 октября 1943 г. был издан приказ «Обращение с пойманными бандитами», в соответствии с которым пленных партизан и перебежчиков отныне следовало привлекать в ряды коллаборационистов. Партизанский командир Аркадий Яковлевич Марченко в политдонесении от 1 июля 1943 г. сообщал: «Вместо расстрела, захваченного и перешедшего на их сторону партизана гитлеровцы зачисляют в полицейские, дают паек на семью, на 2–3 семьи даже дают корову»{678}. Отдельные войсковые командиры также обращали внимание на необходимость умеренной политической линии по отношению к местному населению. Так, в учебной брошюре штаба 3-й танковой армии «Политические задачи немецкого солдата в России» (издание 1943 г.) отмечалось: «Все немецкие солдаты и в первую очередь офицеры должны проникнуться чувством глубокой ответственности за правильное обращение с русским населением». В той же брошюре приводился психологический портрет русского народа, который был довольно близок к действительности: «Насколько чужда стала Европа России за 25 лет, ясно увидел немецкий солдат, но вместе с тем он увидел, что русского человека вполне можно вернуть в Европу». Автор брошюры писал: «… при характеристике русских нельзя поддаваться первому впечатлению — их внешний вид, их образ жизни следует отнести на счет систематической пролетаризации масс. 25 лет в СССР не производили необходимые предметы потребления, так как все хозяйственные силы были мобилизованы на вооружение. Поэтому вполне понятно, что внешность русских говорит о крайней бедности и нищете… Из истории русские хорошо знают, что культура и цивилизация пришли в Россию с Запада. Грубое и бестактное обращение, рассматриваемое в России как некультурность, наводит русских на мысль, что так принято вести себя в Европе, это подрывает веру русских в немецкого солдата{679}.