Glaeddyv vort, beanna (GV, b) (СИ)

Все замолчали. Саския задумчиво смотрела куда-то вдаль, Геральт и Золтан переглядывались, в глазах у друзей читался немой вопрос: «Что будем делать?», я чесала ногу ногой. Все как обычно.

Надо произнести пламенную речь, вдохновить людей — если воины заранее согласны сдаться, пусть лучше просто ложатся под стрелы. Сомневаюсь, что Хенсельт оставит от Вергена что-то, кроме воспоминаний и может, парочки строений, в качестве назидания потомкам, мол, не связывайтесь с Великим Единорогом и все-такое прочее.

Вот только, речь должна произносить не я, а главная жаба в нашем болоте — Аэдирнская Дева. Но я еще буквально десять минут назад обвинила её в жестокости — как всегда не вовремя — что Саския теперь скажет?

Мы двигались по улочкам осажденного города, прошли мимо госпиталя, где ощутимо прибавилось раненых. Медсестры и врачи мелькали туда-сюда, словно в жопу всем и каждому воткнули по здоровенному шилу и, не взирая на трудности, продолжали делать свое дело. Трупы складывали недалеко — в теньке одного из особняков, накрыв простынями. Люди готовы сдаться, а за что пали их братья? Кто вообще сказал, что будет легко?

У ворот собралась толпа ополченцев. Витал какой-то странный, напряженный запах уныния. Эльфы, краснолюды — все поникли, сидели, упершись взглядом в пустоту. Многие тихо переговаривались, по обрывкам фраз можно было понять, что обсуждалось на этой площадке только безнадежное положение. Вот уж воистину, никакая стена не защитит город лучше человеческой храбрости, прав был Алкей*. А её, увы, здесь днем с огнем не сыщешь…

И что же теперь делать, как с ними воевать? Ну как-как, толкнуть речугу, что Дзержинский при первом залпе «Авроры» и поднять массы на бой, последний, праведный и далее по списку. Им никто никогда не рассказывал о Великой Отечественной Войне. Блокада Ленинграда продолжалась гораздо больше одного дня, и никто не посмел сдаться, а эти тряпки… Тьфу. Меня взяла гордость за свою Родину, может впервые в жизни. Я залезла на ящики и, словно Ленин с броневика, протянула руку к солнцу:

— Товарищи! — громко, собрав всю свою мужественность в кулак, резко повышая навык красноречия и изображая из себя скопление всяческих достоинств, закричала я. Толпа подняла голову. — Чего за мрачные настроения? Я-то думала, вы будете радоваться — Король лично почтит нас своим присутствием!

Толпа загудела, зашуршала. Каждый счел своим долгом покрутить пальцем у виска, посмотреть на меня, как на клиническую идиотку. Но я упорно продолжила нести уверенность в массы:

— Вы деретесь с самим королем! Каждый из вас удостоился этой чести! И сам Король склонится перед вами! Любой присутствующий сможет говорить потомкам, что он победил монарха — чем не вечная слава? — сквозь шум я услышала выкрики: «Мы все умрем!», «Нам не отбиться!» — Хенсельт, пусть и король, но не отличается от нас — срет, жрет и не дурак выпить. И кровь у него такого же цвета, и пальцем об косяк с пьяных глаз он тоже может удариться!

Народ зашумел, уже более ладно настроенный. Еще вчера — крестьяне, кметы, рабочие на шахтах, сегодня уже — воины, какие-никакие. Нам бы только день простоять, да ночь продержаться, а там глядишь, подмога подойдет.

— Сдаться может любой дурак! Дело-то не хитрое, только его солдаты заберут ваших баб, ваши земли и вашу свободу. Эльфов и краснолюдов Хенсельт будет расстреливать без суда и следствия — как он всегда и поступал. Ваши дети будут работать на шахтах денно и нощно, которые уже будут не вам принадлежать, а ему. И он загоняет до смерти всех, заставит выплюнуть свои лёгкие. Трактиры будут «Только для Людей». Вы хотите для них такой жизни?

— Не-е-ет! — хором, наперебой отвечал люд.

— Тогда берите жопы в руки и идите в бой! Хенсельт — не Бог, — я внутренним оком почувствовала вдохновение, Мое Сердце, мирно висящее на шее, вдруг засветилось мягким, теплым светом. — Боги, наоборот, на нашей стороне! И если Каэдвенский Король подойдет под наши стены — он встретит отпор, да такой, что его потомки спустя тысячу лет дважды подумают над тем, стоит ли идти в битву с народом Верхнего Аэдирна!

— ДА!

— Убьем Хенсельта.

— Слава Саскии!

Голоса шли наперебой, я выдохнула. Люд проснулся и вновь готовился дать жутких звездюлей вражеской армии. Я вытерла со лба пот, оглядывая толпу. Они вновь взялись за оружие, не как за острую железяку, а за серьезный инструмент, отбирающий жизни и дающий надежду. Каждый чувствовал себя героем, и, что немаловажно, частью коллектива, который не собирался просто идти и сложить лапки перед врагом. За Саскию, мать ее! За родину, Царя и Отечество!

Я спрыгнула с ящиков прямо в дружеские объятия Геральта, тоже проникшегося речью. Золтан пустил скупую мужскую слезу, а Аэдирнская Дева одобрительно улыбалась, сохраняя при этом позу лидера. Саския была во всех смыслах железной женщиной и не хотела показывать себя слабой, чтоб не проржаветь, а произведенный фурор был на руку — столько энтузиазма, и при этом Дева совершенно не приложила усилий. Одним своим присутствием Саския уже вдохновляла эту ватагу.