Глаголют стяги

И сперва шло у оживлённых христиан все согласно, по любви, а потом, как водится, разгорелись, расспорились, в жесточь вошли: всякому верховодить хотелось и другим дорогу указывать. В особенности крепко схватились около крошечной деревянной пятиглавой церковки пророка Илии, над ручьём, на Подоле. Спорили двое: поп, отец Митрей, чёрный, как жук, грек с жирно лоснящейся чёрной бородой и огневыми глазами навыкате, да старый Берында с изъеденными зубами и похабной бородёнкой. Одет отец Митрей был в иматий, эдакий длинный и просторный халат с широким отложным воротником, а на голове была скуфейка поповская. Маковка его была по-тогдашнему выстрижена; это называлось венчиком, гумёнцем, а в просторечии — поповой плешью. Попы тогда долгих волос не отпускали, по Павлу: «Муж, аще власы растит, бесчестие ему». Гумёнце это выстригалось потому, что сие являет как бы терновый венец, его же носил Христос, и потому ещё, что апостол Пётр от противящихся словеси его обрит был, «яко ругу (наругание) приим от них». Берында же был одет в лохмотья.

Он часто хаживал гребцом с гостями даже до Царьграда, и не раз крестился там: при всяком крещении от радетелей полагался дарок. Теперь он добивался места свещегаса — пономаря — при церкви пророка Илии, а поп Митрей, не терпя его сварливого характера, не допускал его, и между ними шла такая свара, что отец Митрей уже раскаивался, что он не уступил сразу. Но очень уж неуютен был этот старичишка с похабной бородёнкой его: родила тётка, как говорится, жил в лесу, молился пням…

— Нет, на вас, греков, надежда плохая!.. — кричал, вызывая одобрение толпы, Берында. — С вами говори, а камешек за пазухой держи… Недаром вас лисицами прославили… То ли не будет между нами и вами мира, умные люди сказывают, али камень начнёт плавати, а хмель тонути…

— Верно!.. — подтвердил из толпы Ядрей-Федорок.

— Невегласы!.. — презрительно, с сильным иноземным выговором бросил отец Митрей. — Паул, святый апостол, светило мира сего, вещавает…

— Паул… — презрительно оборвал его Берында, готовый всегда спорить со всеми и про всё. — Паул твой скольких крестьян-то перемучил?! Паул… А у нас тут сам апостол Ондрей прошёл и горы наши благословил, и крест водрузил…

Двое новгородцев, один пожилой, грузный, с сивой бородой, а другой молодой, с бойкими, ёрническими глазами, остановились послушать учёный спор. И захохотали.

— Вазы его!.. — подцыкнул молодой Берынду. — Рви его в клочки, грецкое отродье…

Но поляне почувствовали себя оскорблёнными иногородним вмешательством.

— Вы, плотники… Не чеплять!.. — послышались недружелюбные голоса. — Раз ты в гостях, и держи себя гостем. А то и по рылу получить можно…

— Сдачи не задержим… — бойко отрезал новгородец. — Мы народ к тому привычный…

— Да не ввязывайся ты, осина горькая!.. — досадливо остановил его старший товарищ. — Так вот и липнет, что банный лист к ж…

— Наше святое Еуангелие… — начал было наставительно отец Митрей, но Берында не дал ему и слова молыть.

— Еуангелие!.. — закричал он. — Ты думаешь, что ты поп, так всем и указчик?.. Много таких-то мы видали!.. Да что, братцы, — обратился он к толпе за сочувствием. — Они там, в Царьграде-то, на нас вроде как на скотину какую смотрят… Самое письмо наше ниже не знай чего почитают… А наши словенские письмена святейша суть и честнейша, свят бо муж сотвори я есть, солунский Кирилл-философ, а греческая — вы, еллини погани…

Грек бешено махнул рукой и торопливо скрылся за церковкой: он сердился на себя, что связался с невегласами и уронил своё достоинство. Новгородцы, смеясь, пошли к своим ладьям. Толпа галдела.

Князь Ярополк с дружиной направился между тем к гриднице: надо было крепко совет держать, как и что теперь делать. Гридницей называлась мирская храмина, которая в непогоду служила и местом суда, и для пиров, и для всяких собраний. Но была и особая, княжая гридница в терему княжеском…

— Ты что, Свентельд, голову повесил? — ласково спросил он старого воина.

— Да что, княже, не любо мне наше дело!.. — вздохнул тот. — То была Русь единой, а теперь опять на три стола разделится… Негожее дело…

Варяжко молча посмотрел на него и тряхнул головой: эта думка тревожила и его…

С Подола доносился ожесточённый галдёж: то вкруг церковки пророка Илии все спорились «крестьяны»…

VI На полюдье

Не погнетши пчёл, меду не есть.

О походе на греков и даже на печенегов пока думать не приходилось: надо было и казны побольше собрать, и оружия заготовить, и ладей, и воев. И так незаметно подошли первые заморозки. Смерды-посели убрались уже с хлебом, запаслись готовизной всякой, в опустевших полях поднялась уже зелёная вершь (озими), и пора было князю и дружине на полюдье идти, дань, оброки и дары собирать для казны княжеской. И вот в Новгород отправил Ярополк Яна Вышатича, молодого, но смысленного дружинника, Блуд к вятичам непокорным поехал с добрым отрядом, Свентельд — к кривичам, а воевода Волчий Хвост — к радимичам, которые в баламутстве вятичам не уступали нисколько. А теперь пришёл черёд и ему самому…