Глаголют стяги

Зашумела вокруг холма тризна. И, когда все подкрепились и хорошо выпили, — у древлян мёда-то только держись! — начались в честь ушедшего игры воинские, поездьство: стрельба из лука, примерный бой парами на конях, бой пеших, единоборство, метание копий. И все просто глаз не сводили с Даньслава: молоденький полочанин, точно весь в огне, бился как бешеный и побеждал даже славных бойцов полянских. В этом исступлении он топил свои думы и опасения. Ярополк дивился подвижности и отваге молодого бойца.

— Молодец!.. — сказал он. — Я охотно взял бы тебя в свою дружину…

— И не раскаялся бы, княже, — гордо отвечал юноша. — Может быть, и придётся ещё послужить тебе…

И опять осёкся страстью его голос.

И снова, точно опьянённый, с блистающими глазами он ринулся в бой…

А ночью, когда и Овруч, и стан утихли, опять на западе загорелась звезда необычная, и души наполнились смутной тревогой: что-то будет, что-то будет?.. И вздыхали вои, и скребли в затылках, и каждый думал, что этот огненный перст из бездн неба грозит именно ему…

XIII Господин Великий Новгород

…В лето 6368. В лето 6369. В лето 6370. Изъгнаша варяги за море и не даша им дани и почаша сами в собе володети и не бе в них правды и возста род на род, быша в них усобице и воевати почаша сами на ся.

Прошлое Великого Новгорода заткано пёстрыми сказками так, что пробиться сквозь них ещё труднее, чем чрез пресловутый «мрак киммерийский». Даже самое имя этого северного средоточия русского мира, Новгород, непонятно, ибо если его так называли, то это прежде всего значит, что где-то в сгоревших веках, за ним, был какой-то Старгород, от которого он отроился. И одни гадают, что этот старый город, город-мать, был Словенск, лежавший по Волхову несколько ниже, — от него не осталось и следа, — а другие думают, что это была Ладога, а третьи — что это от Киева отроился в глубокой старине Новгород. Словом, и тут для пытливого ума закрыты все пути и дороженьки.

Христианская летопись — весьма зыбкое и весьма опасное основание для исторических предположений — со свойственной ей безграмотностью и невежеством совершенно исключительным рассказывает о старых годах Новгорода такую сказку:

«Волхв бе и бесоугодник и чародей лют, и бысть бесовскими оухищрении мечты творя многи, преобразуяся во образе лютого зверя коркодила и залегаше в той реце Волхове путь водный и не поклоняющихся ему овех пожираше, овех же испротерзаше и утопляя. Народи тогда невегласи сущи богом того окаянного нарицаху, сыном грома его или Перуна нарекоша; белорусским же языком гром Перун именуется. Постави же он, окаянный чародей, таковых ради мечтаний и собирания бесовского, градок мал на месте некоем, зовомом Перыня, идеже кумир Перун стояше, и баснословят о сём Волхве невегласи, глаголят в бога его окаянного претворяющася, наше же христианское истинное слово с неложным истязанием о том много виде о сём окаянном чародеи Волхве, яко зле разбиен бысть и удавлен от бесов в реце Волхове, извержен на брег против волховскаго градца, иже ныне зовётся Перыня, и со многим плачем ту от невегласов погребён бысть окаянный с великою тризною, и могилу ссыпали над ним велми высоку, якоже обычай есть поганым, и по трёх убо днех окаяннаго того тризнища проседеся земля и пожре мерзкое тело коркодилово и могила его просыпася с ним купно во дно адово, идеже и доныне, якоже поведают, знак ямы тоя не наполнится…»

Вот всё, что имеют сказать о прошлом древней русской республики те люди, которых историки с непонятным легкомыслием величают «просветителями земли Русской».