Читаем Глаголют стяги полностью

Чрез несколько дней поутру знакомо запел на Славне вечевой колокол. И скоро вся широкая площадь залилась возбуждённо галдящей толпой. Но многих граждан не хватало: каждую весну по полой воде гости уходили на своих судах и за море, и на восток, к Югре, и к болгарам, и на Каспий. Но зато немало сошлось поглядеть на знаменитое вече новгородское иноземных гостей, которые тоже по весне привозили в славный Новгород свои товары из-за морей. Были тут и урмане, и свеи голубоглазые, и готы, и пруссы, и арабы невозмутимые в широких бурнусах своих, и болгаре чумазые в меховых шапках, и греки юркие, и немцы. Все они весьма ценили этот восточный рынок — и Господин Великий Новгород очень сознавал это и в сношениях с иноземцами умел своё достоинство поддержать. Раз дони задержали за что-то гостей новгородских и заточили их — на следующую же весну Великий Новгород не пустил в Доню ни одного мужа: «Ни посла им вдаша и отпустили их без мира». Новгородцы торговлю любили больше войны, но и торговали они всё же: в одной руке — весы, а в другой — меч. Оружием они владели, но, народ торговый, любили себя побаловать даже и на войне, и потому ратью ходили они не иначе как летом. Сунулись было, осерчав, раз на болгар зимой, но сейчас же и поворотили оглобли обратно: «Непогодье есть зиме воевати болгар, идучи не идяху…»

Изредка проходили толпой, ближе к степени, деревянному помосту около вечевой башни, с которого говорили к народу, люди крупные, и тогда толпа почтительно расступалась и ломала шапки, а других провожала ругательствами и свистом. Вот, опираясь на длинную клюку, прошёл высокий и худой, с кустистыми бровями над сердитыми глазами Богумил, за велеречие своё Соловьём прозванный, всем известный вещун, — ему и кланяться не все осмеливались: могутный был в своём деле старик!.. Вот идёт боярин Угоняй, смолоду великий озорник и буян, про удальство которого ходили всякие сказки небылые, а теперь человек большого веса, который из своих хором на Прусской улице верховодил во всех делах. А вот, румяный, весёлый, богатый, важно и благосклонно выступает прежде бедный гусляр, а теперь именитый гость новгородский Садко, или, по-новгородскому, Садкё. Народ расступается перед ним широкой улицей, встречают его поклоны, а провожает завистливый шёпот.

— Богатеет наш Садкё!.. — говорят вольные новгородцы. — Скоро, гляди, шапкой-то звёзды задевать будет…

— Сказывают, недавно на братчине подпил он да и расхвастался: «Ежели, — бат, — захочу, так враз все товары новгородские закуплю…»

— Но… — возразил кривой и худой кончанин. — Как ни богат, а Новгорода не осилишь… Все товары!..

— Да вы подумайте только, братцы: по весне-то за море шестьдесят судов от него пошло… А к болгарам да на море Хвалисское сколько опять!.. Говорят, полны подвалы золотом да серебром…

— Вот голку новую затрут — тогда посчитают, сколько чего у него в подвалах есть!..

— Этого не тронут… Этот с народом жить умеет… Ты гляди какой поклонистый — всякому почёт и уважение отдаст… Нет, этот и в гостьбе толк знает, и по вежеству, может, первый на весь Новгород… Этого не тронут…

Вече волновалось и галдело. Над чёрною зернью голов высился в дыму Велес, покровитель промышленников новгородских. А на той стороне реки, неподалёку от детинца, дымился священный огонь у подножия старого Перуна. Наконец на вечевую степень медлительно и важно, опираясь на посох, поднялся степенной посадник Господина Великого Новгорода Твердило, широкоплечий, коренастый старик с заплывшими умными и лукавыми глазками. Сняв свою шапку и прижав её к животу, он степенно отдал поклон на все четыре стороны.

— Отцы и братие… — с привычным усилием сиплым голосом возгласил он над затихшей площадью. — Сейчас князь с дружиной своей храброй и с воями уходит под Полоцк. Я собрал вас, чтобы проститься с ратными людьми…

— Как под Полоцк?! — раздался вдруг из толпы задорный голос. — Собирали рать на Киев, а идёте на Полоцк?!

По площади прошла волна: не то что мужам новгородским непременно нужно было, чтобы рать шла на Киев, сколько потому, что в этой перемене они чувствовали неуважение к их решению.

— Да и всамделе… — поддержал другой петух. — Какого хрена?.. Так крутить народом нельзя…

— Отцы и братие… — возгласил посадник, разгладив степенно бороду. — Вы все, чай, слышали, как княжна полоцкая осрамила нашего князя. Вы скажете: ихнее дело — как там хотят, так пущай и разбираются. Нет, это неправильно… В этом мы, новгородцы, должны видеть поруху имени Господина Великого Новгорода: князь Володимир — наш князь… И что же это будет, что скажут гости иноземные, которых мы видим и сейчас среди нас, ежели Господин Великий Новгород позволит так всякому себе в бороду плевать?!

— Верна!.. — закричали голоса своих людей со всех сторон. — Правильна!.. Молодчина посадник!..

Перейти на страницу:

Все книги серии Серия исторических романов

Андрей Рублёв, инок
Андрей Рублёв, инок

1410 год. Только что над Русью пронеслась очередная татарская гроза – разорительное нашествие темника Едигея. К тому же никак не успокоятся суздальско-нижегородские князья, лишенные своих владений: наводят на русские города татар, мстят. Зреет и распря в московском княжеском роду между великим князем Василием I и его братом, удельным звенигородским владетелем Юрием Дмитриевичем. И даже неоязыческая оппозиция в гибнущей Византийской империи решает использовать Русь в своих политических интересах, которые отнюдь не совпадают с планами Москвы по собиранию русских земель.Среди этих сумятиц, заговоров, интриг и кровавых бед в городах Московского княжества работают прославленные иконописцы – монах Андрей Рублёв и Феофан Гречин. А перед московским и звенигородским князьями стоит задача – возродить сожженный татарами монастырь Сергия Радонежского, 30 лет назад благословившего Русь на борьбу с ордынцами. По княжескому заказу иконник Андрей после многих испытаний и духовных подвигов создает для Сергиевой обители свои самые известные, вершинные творения – Звенигородский чин и удивительный, небывалый прежде на Руси образ Святой Троицы.

Наталья Валерьевна Иртенина

Проза / Историческая проза

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза