Глаголют стяги

2. Библейско-истолковательный «Шестоднев» Иоанна-пресвитера, сокращённое толкование на книгу Иова Олимпиодора Александрийского, два толкования на Псалтырь, толкование Ипполита Римского на пророка Даниила, толкование на первые пять посланий апостола Павла, приписываемое Икумению Трикскому, толкование на апокалипсис Андрея Кесарийского и тому подобное.

3. Нравоучительный: слова Мефодия Патарского «О житии, о деянии разумне, о различении яди, о прокажении», «Стословец» Геннадия Константинопольского, ответы о разных главизнах Анастасия Синаита, «Пандекты» и «Тактикон» Никона Черногорца, несколько патериков, или отечников, жития и тому подобное.

4. Исторический: две истории Ветхого Завета: пространная «Палея», толковая и краткая, доведённая до царствия Давида включительно; «Хронограф» Георгия Амартола, начинающийся историей Ветхого Завета и доведённый до Х века; «Хронограф» Иоанна Малалы Антиохийского с прибавлением фантастической истории Александра Македонского и тому подобное.

И поверх всей этой премудрости было ещё в багаже святителей несколько статей по риторике и философии, случайно переведённых в Болгарии и ещё более случайно попавших на Русь…

Оценку всему этому просвещению дал один из современников: «Разумеешь ли яже чтеши? Все это премудрость полузапечатленная. Аще и чту, но не разумею». Но черноризцы ночей не спали, все это переписывая. И толковали, и, толкуя, боялись отпасть от правомыслия, и многие приходили к заключению, что лучше не читать, чем, читая, не право разуметь, и утешались словами неизвестной женщины, сказавшей некогда Златоусту: «Кладязь учения твоего глубок, а верви ума нашего кратки…» И многие подвижники «зачитывались» и повреждались в уме.

Чтобы скорее по указанию батюшек насадить это просвещение, Володимир по наущению их открыл в Киеве школу и насильственно отбирал для этой школы детей у «нарочитыя чади». Матери, чуя материнским сердцем своим беду неминучую, «плакахуся по них, ещё бо не беху ся утвердили верою, но аки по мёртвым плакахуся». А святители радовались и радость свою выражали красноглаголанием чрезвычайным: «Сим же раздаяном на ученье книгам събысться пророчество на Русьстей земли, глаголяше: во дни оны услышат глусии словеса книжная и ясн будет язык гугнивых…»

И потихоньку в трудах крепли святители, и потихоньку всё больше и больше забирали себе власти… Сперва пискупы по отношению к мирянам употребляли только поучения и вразумления, апитемии (лишение причастия на известный срок), отлучение от церкви, предание анафеме, совершенное извержение из церкви, а потом мирян, если они продолжали возмущать мир церкви, они стали предавать в руки властей княжеских, а клириков стали облагать денежными пенями, подвергать их заключению в нарочитые при епископских кафедрах темницы, а потом, потихоньку, и телесному наказанию…

Дальше — больше; оттягали себе святители и много преступлений мирских и стали извлекать из них немалый доход: «Аже кто умчит девку или насилит, за сором ей — столько-то, а епископу — столько-то… аже кто пошибет боярскую дщерь или боярскую жену — за сором ей столько-то, а епископу — столько-то…» И много деяний, которые раньше не считались предосудительными, при святителях стали преступлениями: «Аже водит кто две жоне», «аще кто поимется чрез закон» (недозволенные браки), «тяжа уволочская — аще уволочёт кто девку», «зелья и душегубства», «аще бьетася две жене» (драка баб)… И список этот новых преступлений рос не по дням, а по часам: по наследствам, по прелюбодеяниям — этот отдел был у святителей под совершенно особенным, любительским наблюдением; по ссорам семейным, по всяческим бесчестиям: «кто кого назовёт выблядком, чародеем», «кто дерзнёт рукою за тайные уды», «кто чью жену опростоволосит»… Также «зубояжа», то есть укушение в драке, подлежала суду святителей. «Или сын отца биет, или матерь дочка биет, или сноха свекровь, или кто уречется скверными словы, а любо племя тяжутся о задници (о наследстве), мертвецы сволочат (обкрадывают могилы), крест придорожный посекут, емлют трескы (щепы) от креста, скот или псы или птицы введёт в церковь, кого застанут с четвероножиною, или кто под овином молится или во ржи или у воды, или девка дитя повержет, аще зажжёт кто гумно или двор или иное что, аще кто с сестрою блуд сотворит, аще сблудит с черницею, аще кто с мачехою в блуд впадёт, аще кто с бесерменкою или с жидовкой блуд сотворит — от церкви отлучится и от христиан, а епископу двенадцать гривен».

И обирали гривны, и всё приговаривали: «Князю и боярам и судиям в те суды не вступатися, то дано клирошанам на потребу, и старости, и немощи, и в недуг впадших чад мног кормление, нищих кормление, обидимых помогание…» И скрепляли накрепко: «Аще кто сего посудит (будет осуждать), да будет проклят!..» А народ пригляделся к делу и ответил поговоркой: «И де же закон, ту и обид много».