Глаголют стяги

Церкви росли как грибы после дождя. Часто церкви, по праву ктиторскому, были предметом частной собственности: часть доходов на церковь, часть попу, а остальное забирал в карман себе предприниматель. Церкви продавались, переходили по наследству. Бедный, но предприимчивый христианин собирал деньги по миру, ставил церковь и жил припеваючи. То же часто делали и попы.

Но если Володимир принял от Византии её веру, то и византийцы, придя на Русь, приняли от князя его старую веру в то, что веселие Руси — пити. А посему: «По вся дни недели устави на дворе в гридьнице пир творити и приходити боляром, и гридем, и соцькым, и десятьскым, и нарочитым мужам при князи и без князя, бываше множество от мяс, от скота и от зверины, бяше по изобилью от всего… А перцу выходило колода без князя, а при князе три колоды в неделю, а колода восемь бочек…»

Среди забот этих и дел великих и праздников не забывал князь своей Оленушки и потому «повеле всякому нищему и убогому приходити на двор княж и взимати всякую потребу, питьё и яденье и от скотьниц — кунами (от ключниц деньгами). Строи же и сё, рек: яко немощнии и больнии не могут долести двора моего, повеле пристроити кола (телеги), и вскладаше хлебы, мяса, рыбы, овощь разноличный, мёд в бчелках, а в другых квас, возити по городу, въпрашающим: кде больний и нищ, не могы ходити? Тем раздаваху на потребу…»

И когда видел он радость нищеты киевской, на голубые, масленые очи его выступали слезы и ещё ярче, ещё теплее поминал он свою черничку милую. Княгини же своей он не любил: она была и душой и телом чистый вот сухарь, а князь Володимир больше всего на свете благодушество любил. Но он стыдился этого своего нехристианского чувства к своей «водимой» и всячески скрывал его[12].

XXXIV. НОВЫЙ КУРГАН

Летят стрелы каленыя, гримлют слабли о шеломы, трещат копиа харалужныя и глаголят стязи в поле незнаеме…

Русская Церковь быстро стала обзаводиться собственными святыми. Она завела даже праздники греческим святыням, не существовавшие у самих греков: каши маслом не испортишь. Очень ратовали попики против игрищ поганьских и скакания и тех, кто сказки сказывает небылые. И хотя и дома дела им было по горло, они начинали уже восставать и против латины… Народ весьма не любил батюшек и при встрече с ними торопился спрятаться в конопель или хотя бы даже и в крапиву. «Аще кто узрящеть попа, чернца или черницю, то возвращают ся вспять, — упрекали батюшки паству свою и вопрошали: — Не поганьски ли то творим?» Но пастве было безразлично, поганьски или не поганьски, — только бы подальше…

Володимир не только не трогал инородцев — нельзя же было поднять против себя всех сразу, — но даже и к Господину Великому Новгороду приступить с новой верой сразу не решался: буйные озорники могли натворить больших дел и увлечь, пожалуй, за собой и всю Русь. Вообще «встань великая в людех» проявлялась тогда повсеместно. В особенности упорно и кроваво сопротивлялись радимичи и вятичи. И если хоромы пискупов приходилось ставить всегда в городках, то есть за стенами, которые защищали бы их от паствы, то, с другой стороны, стали всё чаще и чаще пропадать без вести и волхвы непокорные. Жертвы многие падали с обеих сторон: мученики старой, дедовской, веры и мученики, большею частью подневольные, веры новой, которую они, увы, и сами путём узнать ещё не успели.

И одним из первых таких жертв в смуте великой пал у дреговичей Варяжко, ушедший за Оленушкой в Туров. Она зажгла его своей верой. Вера эта для него совсем не была верой грецкой, христианской, — он видел, что делали пискупы и попы, — а была и осталась верой Оленушки, у ног которой сложил он в жертву-жаризну, жертву всесожжения, всю свою молодую жизнь. Вокруг Оленушки и в Турове очень скоро собрались все страдающие и обременённые, а он, зажжённый ею, ушёл на проповедь её веры в бесконечные болота и леса дреговичей, где по берегам тихих рек рассыпались редкие, убогие деревеньки, и скоро погиб там под ножами разъярённых лесовиков, защищавших своих лесных богов… С большим трудом только удалось Оленушке вывезти оттуда бренные останки своего друга. И на костях его она поставила вскоре святую обитель…