Гламур

На первый взгляд может показаться, будто в подростковые годы я была смирной девочкой, но все обстояло как раз наоборот. Я обнаружила, что любые проделки легко сходят мне с рук, и стала первой смутьянкой в классе. Я издавала при учителях неприличные звуки, швырялась чем попало, устраивала дурацкие розыгрыши. Меня почти никогда не ловили за руку, а я втихомолку наслаждалась последствиями моих безобразий. Я стала красть в школе, причем не столько ценные вещи, сколько всякую ерунду, и только ради удовольствия стащить и уйти незамеченной. Обычно такие ребята пользуются особой популярностью, но только не я. Одноклассники относились ко мне дружелюбно, но никто не стал моим близким другом.

Понемногу я делалась все менее и менее видимой, и это становилось опасным. В четырнадцать лет меня сбила машина, но водитель заявил, что не видел меня на переходе. К счастью, серьезно я не пострадала. Другой раз я чуть не обгорела прямо в собственном доме. Я стояла одна в комнате, прислонившись к решетке потушенного камина. Неожиданно в комнату вошел отец и зажег огонь. До сих пор живо помню свое изумление: я никак не могла понять, почему он это сделал. Я стояла так близко, что пламя мгновенно перекинулось на юбку, и она вспыхнула. Но даже тут отец заметил меня, только когда я закричала и отскочила прочь, колотя руками по дымящейся ткани.

Из-за этих и множества других происшествий, не столь серьезных, но столь же неприятных, я привыкла относиться с опаской к предметам и людям, способным причинить мне вред. Я и сейчас неуверенно хожу по улицам в толпе, перехожу через дорогу или стою на перроне. Хотя я научилась водить машину несколько лет назад, но до сих пор не чувствую себя нормально за рулем. Меня не покидает неприятное ощущение, что, когда на водительском месте сижу я, машина тоже делается незаметной. Купаясь в море, я никогда не заплываю далеко, опасаясь, что, если вдруг я начну звать на помощь, никто, по обыкновению, меня не заметит и не услышит. С двенадцати лет я перестала кататься на велосипеде. С тех пор как однажды собственная мать облила меня кипятком, разливая чай, я шарахаюсь от людей, если у них в руках что-то жидкое и горячее.

Все это начало сказываться на моем здоровье. В подростковом возрасте я стала ужасно слабой и болезненной. Меня мучили непрерывные головные боли, я засыпала ни с того ни с сего, переболела всеми возможными инфекциями, какие только встречались в наших краях. Наш семейный доктор объяснял мое состояние «периодом роста» и врожденной восприимчивостью организма, но теперь-то я знаю, что причиной служили мои неосознанные попытки сделаться видимой. Я хотела стать заметной, хотела быть такой же, как все, хотела, чтобы меня воспринимали, хотела вести самую обыкновенную жизнь. Благодаря моему настойчивому желанию мне это удавалось на время – но приходилось расплачиваться. Все школьные годы я скользила из одного состояния в другое, и теперь я знаю, сколько сил из человека это вытягивает.

Облегчение наступало только в одиночестве. На летних и зимних каникулах, иногда по выходным, я отправлялась одна бродить на природе. Проехав всего несколько миль на автобусе в южном направлении мимо городков Уилмслоу и Олдерли-Эдж, я оказывалась в восхитительном уединении среди безлюдных угодий и лесов. Только там, вдали от людей, я могла позволить себе счастливо и беззаботно погружаться в мир невидимости, чувствуя себя так, будто избавляюсь от тесной одежды, лишнего имущества или бремени ненужных забот.

Когда мне было около шестнадцати, во время одной из таких прогулок я познакомилась с миссис Куайль.

Она первая меня заметила и сама сделала шаг к знакомству. Когда мы впервые встретились, я едва обратила внимание на эту женщину среднего возраста и приятной наружности, которая шла по дорожке мне навстречу. Маленькая собачка семенила у ее ног. Поравнявшись, мы обменялись улыбками, как это порой делают незнакомые люди, и разошлись, каждая своей дорогой. До моего сознания не сразу дошло, что она увидела меня, хотя в тот момент я была невидима. Через минуту я бы вовсе забыла о ней, но тут меня обогнала ее собачка, и я оглянулась. Женщина повернула назад и уже почти поравнялась со мной.

Между нами завязался разговор, и первыми ее словами были:

– А знаете ли, милочка, что вы гламурны?

Вероятно, знай я, кто она такая, то перепугалась бы сдуру и бросилась наутек. Но она улыбалась так мило и выглядела такой безобидной, что я совсем не почувствовала тревоги. Напротив, ее странный вопрос заинтересовал меня, и я, не раздумывая, пошла с ней рядом. Мы болтали о пустяках – о погоде, об окрестных пейзажах, но я так и не ответила на ее вопрос, а она не настаивала. Оказалось, что мы обе привязаны к сельской природе, диким цветам и покою, и этого было вполне довольно. Незаметно мы подошли к ее дому – небольшому коттеджу чуть в стороне от дороги, – и она пригласила меня на чашку чая.