Глас Времени

– Решили осмотреться? – спрашивает некто губами Хорста.

– Решил побыть наедине.

– Меньше чем через час будем на месте.

Лабберт вскидывает брови. Это с какой же скоростью нужно лететь!

– Когда прибудем, – говорят губы Хорста, – я не смогу пойти с вами. Мне нельзя отходить от машины, иначе связь прервется.

– Не понимаю…

– Тело вашего друга находится здесь, а мое… того, кто им управляет, в Антарктиде. Работает цепочка: этот корабль – посредник между нами, исполняющий роль антенны. Если я отойду хоть на несколько метров, ваш друг снова станет собой, – похоже, «кукловод» неплохо освоился с речью. – Я говорю это для того, чтобы, в случае чего, если этому телу все-таки придется покинуть стены корабля, вы вернули его обратно. Тогда я снова войду с ним в контакт.

– Мне все ясно, – кивает Лабберт.

– Вижу, вы здесь размышляете. Не буду мешать. Но как закончите, советую пройти в конец коридора и два раза повернуть направо.

– Что там?

Хорст не отвечает и, словно робот, выдвигается вперед.

Теперь любопытство Лабберта не позволяет ему ходить и спокойно размышлять. Он идет по указанному маршруту и натыкается на дверь. Открывает – и обнаруживает в маленьком помещении человека. Мужчина невысокого роста стоит к нему спиной и, склонившись над столом, поедает пирожные. Чувствуя, что к нему в комнату кто-то вошел, он закидывает в себя миниатюрную кремовую корзинку и оборачивается, выпрямляя спину. Лицо Лабберта замирает в изумлении. Этого не может быть! Перед ним – Адольф Гитлер!

– Удивлены? – спрашивает он голосом, который знаком Лабберту с 39-го года.

– Что это значит?! Мы ведь летим вас спасать. А вы… здесь? Как?

– Вы летите спасать человека, чьей точной копией я являюсь.

– Вы двойник?!

– Да. Чтобы у победителей не возникло вопросов, я вынужден подменить фюрера в его смерти. Для всех, прямо или косвенно, он должен остаться в Берлине. Пусть даже в виде трупа, в виде сожженных останков, но так, и не иначе. Много лет назад из-за сходства с фюрером меня похитили и привезли в место, о котором я ничего не знал. Как позже выяснилось, это была Антарктида. Поскольку по происхождению я румын, меня заставили выучить немецкий язык. Да так, что я позабыл свой родной. Есть у них особые методы… – Двойник тянется за очередной кремовой корзинкой и, проглотив, продолжает: – Затем я осваивал мимику и жесты.

– А голос? Его-то как?

– Вы не поверите, но когда я вжился в бытие этого человека, когда начал повторять его движения, копировать во всем, в чем только можно, голос стал меняться самопроизвольно.

– Они все предусмотрели… – шепчет Лабберт, потрясенно покидая комнату.

Берлин. Фюрербункер. Тот же день, 7:30 утра.

В стенах бетонной цитадели еще присутствует жизнь. Под монотонный звук электрогенераторов, топот офицерских сапог, клацанье дверных фиксаторов, вдоль стен бункера проносятся звуки немецкой речи. Всюду царит какая-то неестественная сдержанность, выраженная в невозмутимых лицах и малоподвижных глазах всех здесь находящихся. Лишь грубые, в крайней степени нескладные движения тела, в том числе сопутствующие ходьбе, выдают высший градус нервозности. В этом бункере поголовно утрачено чувство времени. Его жители пользуются часами не для того, чтобы иметь представление о том, какое сейчас время суток, а лишь для того, чтобы придавать событиям некий определенный ритм и не запутаться в их череде. Однако в последние сутки поток информации извне сокращается до ничтожно малых значений.

Адольф Гитлер сидит в кресле своего кабинета. Его туловище наклонено вперед, левая рука смыкает колени, а правая теребит шерсть овчарки. В соседнем кресле нога на ногу сидит доктор Геббельс. Локоть правой руки стоит на коленке, а сама рука подпирает подбородок. В кабинете задействован только один из четырех светильников, прилаженных к стене. Мерклый свет притушенной лампы освещает двух задумавшихся лидеров рейха со стороны спины. С противоположной стороны из потемок бетонной коробки на них смотрят невозмутимые глаза портрета Фридриха Великого. За исключением дыхания собаки и хода настольных часов, в кабинете царит абсолютная тишина.

– Блонди, тебе нравится чесаться за ухом? Ну, ползи ближе, – говорит Гитлер собаке. Геббельс машинально поднимает уставшие глаза и боковым зрением наблюдает за милым общением человека и животного. Овчарка переворачивается на спину и дрыгает лапами.

– Он всегда был несколько отстранённым, в отличие от других, – произносит Гитлер.

Геббельс вопросительно поворачивает голову.