Глас Времени

Нас, немцев, они считают своими и не скрывают родства. Они сами вышли на контакт, сами предложили сотрудничество. Они восхищены нашим Фюрером и национал-социализмом. Военная дисциплина Германии служит для них примером. Партайгеноссе Гесс, вернувшись из поездки, несколько ночей подряд возле камина в Бергхофе рассказывал мне и Гитлеру обо всем, что там увидел. Его потряс технический прогресс. Он рассказывал о таких вещах, что я поневоле стал задумываться, а не обманывает ли он? Но в подтверждение своих слов Гесс продемонстрировал устройство, уже хорошо вам известное. Мы с Фюрером не поверили, что этот скромный металлический объект представляет собой машину времени. Тем более он толком не мог объяснить, как привести её в действие. Дело в том, что у протонации особый язык, и инструкции на немецком у них не оказалось. В общем, проверить работоспособность устройства мы тогда не смогли. Я приказал отдать его на изучение специалистам. Среди них оказались вы».

Читая эти строки, Лабберт не мог понять: если они в ту ночь не смогли разобраться с машиной времени, то как фюрер узнал о грядущих событиях? Да еще и в мельчайших подробностях! Пресловутое «провидение»?! Тогда он вспомнил о человеке по имени Клосс, который при странных обстоятельствах застрелился в своей квартире в далеком 33-м году, и всё вроде бы встало на свои места. Выходит, этот человек еще тогда встречался с фюрером немецкого народа. А может, даже раньше.

«В силу сложившихся обстоятельств, вам присваивается титул Рейхскомиссара Антарктической колонии (независимо от звания СС) и должность единого Гауляйтера антарктического доминиона».

Далее идет скучная документация, которую глава новой колонии откладывает на потом.

Лабберт читал письмо внимательно. Даже откупорил коньяк по случаю новых назначений, о которых, впрочем, он догадывался: в «жизненном плане», который шесть лет назад представил Клосс, говорилось о долгой командировке и внезапном повышении. Однако выпить удалось немного: разбитый ритм жизни вновь тяжелым ударом опрокинул его на постель.

Теперь он открывает глаза. Лежит молча и неподвижно, хлопая опаленными ресницами и вспоминая, где находится. Покачивания на волнах и далекий шум дизеля возвращают к действительности. Лабберт осознает, что в каюте жутко воняет алкоголем, смотрит на пол и видит опрокинутую бутылку, из которой вылилась большая часть содержимого. Осторожно встает. Поправляет сползший носок. Тихим трезвомыслящим взором выражает порицание беспорядка. Поднимает с пола пустую бутылку и ставит на стол. Подняв лежащий рядом лист бумаги, отрывает от него небольшой кусочек и берется за карандаш. Ровным почерком пишет на желтоватой бумаге: «Я Лабберт, и это была моя последняя бутылка коньяка. Хайль Гитлер!». Обрывок он проталкивает в горлышко изящной бутылки, отлитой из темно-коричневого стекла, и закупоривает.

Затвор иллюминатора приржавел и поддается не сразу. Скрипом несмазанного шарнира душная жаркая каюта встречает свежий океанский бриз. За эти недели Лабберт влюбился в соленый ионизированный воздух. Он вышвыривает бутылку за борт. Она плюхается в возмущенную судном воду и моментально теряется из виду.

– Нужно прибраться здесь, – приободряется Лабберт. – Помыться и побрить рожу. Кто я, солдат великого рейха или свинья?

4

Будущее

После беседы на краю восьмикилометровой пропасти, Иосиф тщетно пытался выудить у Фича особенности предстоящей миссии. Фич был уклончив, ибо перед тем, как поделиться информацией, ему положено советоваться с вышестоящими. Но это лишь одна из причин. Вторая причина – операция не спланирована: даже вышестоящие пока толком не знают, что и как нужно делать.

Поздно ночью Лотар пришел в себя. Служащие медицинского сервиса досконально продиагностировали его и сошлись во мнении, что он полностью здоров. Возможно, здоровее, чем был. Даже с лица исчезли синяки, которые возникли после допросов в гестапо.