«Гласность» и свобода

Во второй половине девяностых годов я нередко бывал в Польше. Во-первых, конечно, в связи с чеченской войной, поляки дружественнее, чем кто-нибудь поддерживали чеченцев, видя в них не просто жертву российской агрессии, но народ, который так же, как поляки столетиями не прекращал бороться сперва с царской, потом – с советской, теперь с так называемой демократической Россией за свою независимость. В Варшаве (в Доме культуры и науки – уродливом символе русской оккупации) и на соборной площади в центре Кракова были открыты чеченские представительства. Отец Глеб Якунин и польский митрополит отслужили экуменическую молитву за мир в Чечне. Практически все сменившиеся польские правительства – от Леха Валенсы, с которым я снова встретился (теперь он уже был в отставке) до Яна Ольшевского, охотно ставшего членом трибунала, и Тадеуша Мазовецкого, готовы были по мере своих очень небольших возможностей (Польша находилась в критическом положении) способствовать не только мирному урегулированию в Чечне, но и поддерживать правительство Масхадова, делая менее вероятной новую войну.

Пару раз не только в Польше, но и в Париже и в Страсбурге я был с министром иностранных дел Чечни Русланом Чимаевым. Этот умный, интеллигентный, абсолютно порядочный и очень красивый человек (потом и его убили) – живой иллюстрация трагедии внутреннего раздвоения, душевного разлома всех лучших известных мне чеченцев. Дело было в том, что в хрущевском законе о реабилитации, о возвращении на родину высланных при Сталине народов, содержался малоизвестный пункт о том, что молодым людям из этих народов предоставляются льготы для получения не только законченного среднего, но и высшего образования, так как до этого им просто не давали закончить что-либо выше семилетней школы. В результате у русских немцев, на которых хрущевский закон не распространялся, уровень образования к восьмидесятым годам был много ниже, чем у чукчей. Но большинство из возвращенных на свою родину народов (калмыки, балкарцы, ногайцы и др.) к этой возможности отнеслись почти без всякого интереса. Но не чеченцы, у которых тяга к образованию, вероятно, была просто генетической. Десятки тысяч чеченских юношей и даже девушек разъехались в русские города – не только в Москву, но и в Саратов, Владимир, Новосибирск и многие другие, чтобы пользуясь предоставленной им льготой получить высшее, иногда – военное, образование. Большинство из них, в семнадцать лет уехав из горных аулов, оставались в России, став по всем своим привычкам и даже языку бесспорно русскими людьми (Джохар Дудаев, переезжавший всю жизнь из одного русского военного городка в другой, женатый на русской даже говорил по-чеченски сперва очень плохо). Не только русская культура, но и воспринятая через нее, в русском понимании, культура европейская становилось для десятков тысяч наиболее образованных чеченцев родной. Они действительно становились русскими людьми, но только до той поры когда начались бомбардировки их деревень, их городов, начали гибнуть и отцы, деды и братья. И тогда эти разорванные между русской культурой и чеченским происхождением люди начали возвращаться к своим семьям, которых иногда не видели многие десятилетия.

Таким ленинградским инженером, окончившим Технологический институт, и был Руслан Чимаев. Такой же была и Липхан Базаева – председатель Комитета чеченских женщин: она жила в Чечне и преподавала в Грозненском университете, но обладала всеми самыми лучшими чертами русской интеллигенции.

Руслан, будучи человеком достойным и здравомыслящим, но привязанный в своих поездках к Нухаеву не только потому, что тот был вице-премьером в правительстве Масхадова, но главным образом из-за того, что Нухаев оплачивал все поездки в тех случаях, когда они изредка одновременно оказывались в Париже, Страсбурге или Варшаве, не объясняя мне сути дела, старался, чтобы я их вице-премьера по возможности даже не видел. Но и без того все было понятно: Нухаев – профессиональный уголовник, объявленный в розыск в России (потом его обвиняли в организации убийства Пола Хлебникова, вполне откровенно о нем написавшего) и ставший из-за серьезной ошибки, если не преступления, Джохара Дудаева на какое-то время при Масхадове казначеем Чечни.

При всем том, что я написал о культуре получивших образование в России чеченцев, это была характерно кавказская, горская ошибка, основанная на народной поэтизации (как Робин Гуд у англичан) подвигов и рыцарства вольных разбойников. Именно они казались людям, ничего не понимавшим в советском уголовном мире, носителями национального духа и подлинного патриотизма. Такую ошибку сперва сделал гораздо более циничный, но всего этого не понимавший Звиад Гамсахурдия, способствуя под лозунгом «Грузия – для грузин» созданию из освобожденных уголовников отрядов «Мхедриони», которые в Абхазии воевали довольно плохо, но зато разграбили и сожгли половину Грузии.