«Гласность» и свобода

Тем временем Москву с визитом посетил Рональд Рейган. Прием для диссидентов и обед были особенно многолюдными. Я все же не только для советских властей, но и для американцев был слишком неудобен и жёсток, поэтому для приветствия президенту были выбраны более покладистый и осторожный Сергей Ковалев и отец Глеб Якунин. Меня, по-видимому, в виде компенсации пригласили не только с женой, но и с двумя детьми. Тимоша сидел рядом с Колином Пауэллом – вероятно, это был первый в его четырнадцатилетней жизни живой афроамериканец, да еще такой большой, веселый, улыбающийся и к тому же – четырехзвездный американский генерал. После обеда президент еще и надписал Ане и Тимоше карточки, а поймавший меня в дверях с телевизионной камерой Генрих Боровик попытался спровоцировать вопросами об американских деньгах – впрочем, непрофессионально и безуспешно. Из сотни или даже полутораста приглашенных на обед к президенту США были двое детей Паруйра Айрикяна – я передал послу координаты Лены Сиротенко.

Попытки с ним договориться длились месяца полтора. Его готовы были сделать президентом Армении, тем более, что он был подлинным национальным героем, но с помощью КГБ. Именно это Айрикяну и не подходило. Освобождать его было постыдно, а ни одно из государств не давало согласия на незаконный насильственный ввоз неизвестно за что задержанного человека. В конце концов его в наручниках посадили в самолет и после долгого перелета Паруйр оказался в какой-то южной стране. Оказалось, что это Эфиопия, где никого не нужно было спрашивать. Привезли его в гостиницу в Аддис-Абебе и оставили с небольшим количеством денег. Въезд в СССР ему запретили.

В конце ноября восемьдесят восьмого года в Ереване комитет «Карабах», который после высылки Паруйра Айрикяна стал центром демократического и национального движения в Армении, планировал новые всенародные митинги. На предыдущих – небывалых по численности в Советском Союзе – до миллиона человек – я не только был, мы сделали сенсационные видеосъемки, показанные всеми крупнейшими телеканалами мира. На новые митинги мы с Андреем тоже были приглашены, купили билеты на самолет, кажется, на час дня, а в девять утра я должен был прийти во французское посольство, где для нескольких диссидентов давал завтрак приехавший в Москву президент Франсуа Миттеран. Я сидел рядом с президентом, что-то говорил ему о несовпадении заявлений Горбачева и того, что происходит в стране, на что Миттеран ответил:

– Но это первый советский лидер, с которым можно разговаривать.

Возразить на это было нечего, к тому же, по моим представлениям того времени, Миттеран сам был слишком левый: социалист, в правительстве которого еще недавно было четыре коммуниста.

В Ереване мы с Андреем нашли в аэропорту Звартноц такси и поехали в Союз писателей, где размещался комитет «Карабах». Но по дороге, прямо на проспекте Ленина, нас остановил солдатский патруль, пересадил в военный ГАЗик и вскоре мы оказались сперва в помещении военной комендатуры, а потом – поскольку нам никто ничего не объяснял, никаких оснований для задержания не предъявил – оказались в штабе. Там, если не ошибаюсь, генерал Родионов объявил нам, что мы задержаны, так как въехали в расположение воинской части.

– Какой воинской части? – Мы были на проспекте Ленина…

– В Ереване с утра введено военное положение, и весь он является расположением воинской части. На время военного положения срок административного ареста увеличивается с пятнадцати до тридцати суток, и вы оба задержаны, – без суда и следствия заявил мне Родионов.

Им очень хотелось завладеть большой полупрофессиональной видеокамерой, с которой приехал Андрей, но мы ее не отдали, а военные не осмелились забрать ее силой. За ней по моей просьбе приехал самый известный тогда писатель Армении Грант Матевосян, у которого мы должны были остановиться, и камеру мы отдали ему.

К вечеру мы уже были в КПЗ в центре Еревана, кажется, на улице Карла Маркса. Все это казалось скорее забавным: завтракаю с президентом Франции, ужинаю в тюрьме. К тому же кто-то смог нас с Андреем сфотографировать, переслать фотографии на Запад, а как раз дней через пять Горбачев выступал в ООН, рассказывая о правах человека в СССР и наша фотография в ереванском КПЗ, попавшая, кажется, в «Нью-Йорк Таймс», стала подходящей иллюстрацией. «Гласность» в Армении была очень популярна, новость о нашем аресте распространилась мгновенно – и уже с утра к КПЗ приходили три-четыре женщины и приносили для нас хаш, свежие овощи, сыр, горячий хлеб. Майор Карапетян – начальник КПЗ – в отчаянии говорил:

– Если я буду передавать вам еду, меня уволят. Если не буду передавать – никто дома со мной разговаривать не будет.

Все передавал и, кажется, действительно был уволен.

Президент Миттеран прислал не столько возмущенное, сколько удивленное личное письмо Горбачеву с вопросом: что происходит в СССР с диссидентами вообще, а с теми, с кем он в тот день завтракал, – в особенности?