Главбухша

Она вдруг вспомнила, как странно начинался их с Виталиком служебный роман. По утрам он приходил к ней в бухгалтерию, рассуждал о делах, об издательских планах. Пуговица на его пиджаке болталась на чахлой нитке, и Марта как-то не выдержала:

—    А ну-ка снимите!

—    Что? — не понял он.

—    Снимите пиджак, — властно сказала она, и он подчинился.

Она молча оторвала пуговицу и пришила как следует.

— Потеряли бы, — произнесла она, отдавая пиджак.

   Эта пуговица неожиданно сблизила их. Что-то трогательное увидела Марта в Виталике, за которым, казалось, никто не следит. Его мятые брюки и нечищеные ботинки не только не раздражали ее, как теперь, но и придавали его облику романтическую окраску.

Он стал звонить ей домой каждый вечер. Его жена уходила гулять с собакой, а Валерьян Адамович уезжал к матери на Каховку, и они, не опасаясь, могли разговаривать минут сорок, пока не возвращалась с прогулки жена. Они болтали почти ни о чем, но Марта готова была слушать его целую вечность.

Виталик оказался жутко стремительным. Через неделю он пригласил Марту на свидание, и она помчалась, позабыв обо всем. Он привел ее в пустую квартиру, сказав, что это квартира друга, но потом выяснилось, что Виталик ее снял специально для встреч с ней. Они выпили сухого вина, гендиректор был на редкость галантен и обольстителен. Впрочем, Марта и сама хотела в кого-то влюбиться. Десятилетний брак с Валерьяном себя исчерпал, а Виталик был молод, умен и привлекателен. Чего еще желать?

Конечно же ей не хотелось, сбросив один хомут, залезать в другой. В идеале Марта мечтала жить одна, ни от кого не зависеть и заводить в свое удовольствие любовников. Пли любовниц. Да-да, она все чаще поглядывала на стройных девочек, и если б не полученный от маменьки консерватизм и счастливое пионерское детство, напрочь порицавшее такие формы любви, кто знает, чем бы все закончилось. Но идеал был недостижим, хоть и близок. Марта понимала, что Виталик поможет ей выстоять в борьбе с Валерьяном, который без боя не сдастся,и добиться развода от него будет не так-то легко. Кроме того, суд быстрее  поймет ее уход к другому, нежели в никуда, а потому Виталик на первых порах напоминал спасательный круг, в котором она нуждалась. Нет, он ей нравился, она с удовольствием сбегала с ним с работы, объясняя, что они с директором якобы отправлялись на деловые переговоры, бросалась ему на шею, жадно целовала,забывая все на свете.

—    Ты знаешь, который час?

—    Который?

—    Половина десятого.

—    Ты с ума сошел! — Она, как сумасшедшая, выскакивала из постели и пулей неслась в ванную. — Мы же приехали сюда в три часа дня!

—    Без двадцати три.

—    И что, прошло семь часов?!

—    Да, прошло семь часов, — улыбался он.

—    С ума можно сойти! А мне показалось, что часа полтора! Я всегда гордилась тем, что умела чувствовать реальное время, — накрашиваясь, говорила она. — Жуть какая-то!

—    Почему жуть?

   —    Ну знаешь, сорокалетней бабе превращаться в дитя, часов не наблюдающее, радости мало. Если это называется любовью, то мне что-то уже не хочется! —  Марта хватала плащ, и они выметались из квартиры.

Валерьян Адамович возвращался от своей матери  в половине одиннадцатого, и нужно было торопиться, чтгобы не пришлось объясняться, где и почему она  задержалась. Марта давала себе слово: впредь не терять голову, но в следующий раз все повторялось.

Однажды она все-таки опоздала, приехала в одиннадцать. Валерьян молча сидел за большим столом в гостиной в плаще, изогнув в неприветливой гримасе тонкие губы. Увидев жену, он подскочил как ужаленный и закричал дурным голосом:

7

— Где ты была?! — А в чем дело?

— Я спрашиваю: где ты была?! Я звонил тебе  на работу. Секретарша сказала, что ты ушла в два часа  дня, куда — она не знает. Не было на месте и вашего директора, чтобы узнать, где ты.

—    А в чем дело? — ледяным тоном повторила Марта. — Сейчас только одиннадцать вечера.

—    Маме было плохо с сердцем, я вызывал «cкорую», ей сделали укол! — с обидой воскликнул Валерьян, губы у него задрожали, и слезы навернулись на глаза,

—    Твоей маме восемьдесят девять лет, она старая женщина, но при чем тут ее сердце, укол и мое позднее возвращение?! При чем?! — еле сдерживая гнев, выговорила Марта.

—    Не смей говорить плохо о моей маме! — Он грохнул кулаком по столу.

—    Ты все же непроходимый дурак! — бросила она мужу, прошла к себе в комнату и закрыла дверь на ключ.

Он бился, стучал, требовал, чтобы она немедленно вышла, кричал, что давно знает, с кем она путается, и так этого не оставит, потом стал просить, чтобы Марта немедленно оставила работу и стала сидеть с мамой, которая обижается на то, что она не приходит ее навещать.