Главная книга о Второй Мировой

Во-вторых, статья знаменательна тем, что демонстрирует непонимание механизма действия сталинской власти. Волкогонов, который получил право распечатать «особые папки» Политбюро довоенного и послевоенного времени, так и не понял, что отсутствие в протоколе Политбюро от 19 августа 1939 г. и в «особых папках» каких-либо сведений о тайных сталинских замыслах нападения на Германию, а также отсутствие подписей Сталина и Жукова на таком, по словам Волкогонова, «разительном» документе, как «Соображения по плану стратегического развертывания сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками» по состоянию на 15 мая 1941 г. (и не только на этом, но и на других важнейших документах), — это еще не аргумент, тем более решающий, в споре с В. Суворовым.

В отличие от своих маститых оппонентов, В. Суворов понял, хотя и не занимался специально, механизм власти сталинского режима, основной принцип деятельности Сталина в политике — по возможности не оставлять документов, не оставлять следов, окружать правду «батальонами» лжи.

Многозначительные свидетельства советских военачальников о том, как принимались решения по военным вопросам, выше уже приводились. Уж если столь мало знали такие люди, как заместитель начальника Оперативного управления Генерального штаба Красной Армии генерал-майор А.М. Василевский, имевший непосредственное отношение к разработке планов накануне войны («Соображения по плану стратегического развертывания…» написаны его рукой)[163], то вполне закономерно предположить, что нижестоящие знали еще меньше о стратегических замыслах Сталина, более того, порой недоумевали по поводу «нелогичных» действий своего руководства. Историк В.Д. Данилов привел в своей статье весьма характерное свидетельство К.К. Рокоссовского, накануне войны освобожденного из тюрьмы и назначенного командиром 9-го механизированного корпуса в Киевском особом военном округе: «Последовавшие затем из штаба округа распоряжения войскам о высылке артиллерии на полигоны, находившиеся в приграничной зоне, и другие нелепые в той обстановке указания вызывали полное недоумение. Судя по сосредоточению нашей авиации на передовых аэродромах и расположению складов центрального подчинения в прифронтовой полосе, это походило на подготовку прыжка вперед, а расположение войск и мероприятия, проводимые в войсках, ему не соответствовали… Во всяком случае, если какой-то план и имелся, то он явно не отвечал сложившейся к началу войны обстановке»[164].

Таким образом, утверждать, что Советский Союз не готовился к войне против Германии в 1941 г. только на основании отсутствия официального «решения на начало войны со стороны советского политического руководства и правительства, в соответствии с которым СССР первым бы приступил к приготовлению к войне, первым бы провел мобилизацию, сосредоточение и развертывание войск на наивыгоднейших рубежах», как это сделал Ю.А. Горьков, по меньшей мере, преждевременно. Тем более в этой же статье он сообщает весьма примечательный факт, что в предвоенное время оперативный план «разрабатывался в единственном экземпляре, на утверждение докладывался только лично Сталину и Молотову»[165].

В советское время историки не только не имели доступа к секретным материалам партийных и государственных органов, но и воспитывались на строгом соблюдении принципов партийности и классового подхода.

Это предполагало следование той интерпретации событий, которая была заложена в самих источниках. В результате в трудах историков воспроизводилась идеология и логика документа. Основная трудность в преодолении советского историографического наследства заключалась в том, чтобы научиться вскрывать подлинный смысл событий, которые по-своему отражали оставшиеся документы советской эпохи — секретные и несекретные. Надо отдать должное В. Суворову, проявившему себя в книге «Ледокол» как историк-разведчик, сумевший раскрыть главную тайну советской военной политики и истории. Сделал он это, опираясь в основном на опубликованные советские источники, которые были им сопоставлены, переосмыслены, очищены от идеологической маскировки и маркировки.

Весьма примечательно, что к выводу о подготовке в 1939–1941 гг. активного вступления СССР в мировой конфликт пришли и другие историки. Прежде всего следует назвать имена Я. Замойски (Польша) и И. Хоффма-на (Германия). Статья Я. Замойски «Черная дыра», сентябрь 1939 — июнь 1941 г. (К вопросу о политике СССР в начальный период конфликта)» опубликована в 1994 г., но подготовлена намного раньше, к международной конференции историков в апреле 1990 г. в Москве[166]. Убедившись в том, что действия Советского Союза в тот период «не укладываются в какое-то логическое целое», не зная еще многих документов, в последующие годы опубликованных в России, автор пришел к выводу, что нижеперечисленные решения свидетельствуют о подготовке СССР к наступлению.