Главная роль

Аня спешит за ним на цыпочках, словно боится сделать полу больно. Гоги оборачивается к ней, берёт её за руку.

– Девочки, сегодня для меня самый большой день. Я ещё никому свою пьесу не читал.

Они так и вошли в репетиционный зал втроём, плечом к плечу. И как к амбразуре пулемёта припали к удивлению разом замолчавших артистов, к их мечущимся с одного на другого взглядам.

Гоги собрал их взгляды в фокус своего – улыбающегося.

Он вообще редко улыбался, и сейчас перед таращимися на него артистами топтался совсем другой – нестрашный и не защищённый человек в празднике.

– Во-первых, пожалуйста, простите за опоздание. Во-вторых, сегодня я вам первым буду читать свою пьесу. Да, к сожалению, написал её я сам. В-третьих, рассчитываю на вашу помощь, прошу по ходу чтения записывать свои соображения, предложения, идеи. Все ваши критические замечания принимаю. Хочу, чтобы получилось коллективное творение.

Гурич, высокий блондин с пышной шевелюрой и распахнутыми плечами, никогда не скупится на реплики. Он – герой-любовник и считает себя незаменимым, спешит все ситуации, темы и сцены пометить своим тавро: его высказывания повторяются артистками с придыханием. А мальчики Гурича недолюбливают, из-за него их придерживают – даже двадцатилетних играет он. Гурич царствен всегда, а сейчас он жуёт взглядом Гоги, как Гриф – резиновую куклу: что-то не так, что-то происходит сегодня, рушится что-то привычное.

С главными героинями несколько другая ситуация. Гоги их меняет. Ни одна не может похвастаться, что на особом положении.

Верочка – натуральная блондинка и очень гордится своими богатыми волосами, холит и лелеет их. А вот голубые глазки ей приходится увеличивать и подсветкой, и накладными ресницами. Верочка получает роли гоголевских и чеховских уездных барышень – пылких мещаночек.

Ларисе, высокой, статной худышке с распахнутыми серо-зелёными глазами, достаются романтические героини. Но её внешность – загадочной, внутренне богатой, не понятой окружающими натуры – обманчива. Она завистлива и склонна к пафосу: Гоги часто приходится осаживать её: «А ну-ка, попроще, попроще, пожалуйста!»

У Ларисы с Верочкой война. То, что нравится одной, вызывает неприятие у другой. И обе они открыто влюблены в Гоги. Ловят каждое его слово, готовы бежать к нему по мановению ресниц. А уж если он похвалит одну, другая готова выцарапать сопернице глаза.

Сейчас обе одинаково непонимающими и настороженными взглядами вцепились в Лизу: сожрать, похрустывая косточками.

Гоги спешит ей на выручку:

– Лиза решила уйти из театра по особым обстоятельствам. Я уговорил её сыграть напоследок одну роль – в новой пьесе и вот, наконец, привёз в театр. Прошу взять тетради и ручки. Мне очень нужна ваша помощь.

Лиза с Аней, как сквозь строй, пошли к свободным стульям.

Пока стояла рядом с Гоги, плечом ощущая его щедрое тепло, чувствовала себя под защитой. Но, оторвавшись от Гоги физически, вдруг испугалась: как же они с Аней без него? Он снова, как все её годы в театре, – над всеми, царь и Бог, а она – одна и мурашка. Ухватилась за Анину руку и крепко сжала: не одна, нет, не мурашка, нет! И Гоги не бросил их!

В комнате очень тихо. Кожей Лиза чувствует исходящее от людей недоумение: что, почему сегодня всё не так?

Гоги начал читать чуть хриплым, не своим голосом:

– Ночь. Старая актриса Алина Раевская над своим дневником в Южинском переулке. Пышные волосы, недоумённый, не видящий ничего взгляд, чуть надтреснутый голос:

«Я родилась недовыявленной и ухожу из жизни недопоказанной. Я недо… И в театре тоже. Кладбище несыгранных ролей».

«Жалуюсь я на директора театра. Он тринадцать лет не даёт мне ролей».

«…День кончился, ещё один. Напрасно прожитый день – никому не нужной моей жизни»… «бесконечные дни без репетиций, вечера без спектаклей, жизнь без воздуха. И только память уходит и не оглядывается, “как сердитая соседка”…»

«Когда мне не дают роли в театре, чувствую себя пианистом, которому отрубили руки».

«Я – выкидыш Станиславского».

«Тоска, тоска, я в отчаянии. И такое одиночество. Где, в чём искать спасение “Час тоски невыразимой: всё во мне, и я во всём”, – это сказал Тютчев, мой поэт».

О своей жизни Фаина Георгиевна говорила:

«Если бы я, уступая просьбам, стала писать о себе, это была бы жалобная книга – “Судьба – шлюха”».

«В театре меня любили талантливые, бездарные ненавидели, шавки кусали и рвали на части».

«Кто бы знал мое одиночество? Будь он проклят, этот самый талант, сделавший меня несчастной…»

Раневская здесь. Вернулась из небытия. Звучит голос её дневников. Лиза слышит Раневскую, видит глаза.

Не Раевская, героиня пьесы, это она, Лиза, вселилась в Раневскую… это её дневник.

Встаёт, прижав руки к груди.

Видит сошедшиеся на ней взгляды.

Садится.

Настырно эхом повторяются в ней горькие сетования Раневской. И одновременно разыгрываются мизансцены.

Не Гоги читает свою пьесу, пьеса идёт сама по себе.

Раевская с директором. Директор кричит на Раевскую голосом Гурича. Интонации Гурича: «Ну, нет у меня для вас ролей! Не спорю, вы талантливы, но у вас комический талант. А пьесы, что мы играем…»