Разговор с дворецким, который встретил нас глубоким поклоном, доверили вести генеральному инспектору:
— Мы проделали долгий путь, чтобы поговорить с мистером Томсоном.
Вооруженная толпа и обилие супер важных людей, казалось, совсем не смутили дворецкого:
— Мистер Томсон не сможет принять вас сегодня.
А, нет, это не смелость и не легендарная невозмутимость английского дворецкого — мужик потеет, не совсем внятно произносит слова, двигается несколько неловко — а он же много лет одни и те же движения воспроизводил — а зрачки, которым в едва развеиваемой фонарями тьме положено расширяться, напоминали две черные точки.
Инспектор на опиумных наркоманов всех сортов за свою долгую жизнь насмотрелся, поэтому пришел к тому же выводу, что и я:
— Арестовать этого морфиниста.
Вяло сопротивляющегося дворецкого скрутили. Покрутив башкой, я заметил любопытно-опасливо глядящих на нас из кустов и из-за углов индусов. Из «бараков», полагаю, тоже смотрят, но их не видно — фонари не дотягиваются. Ничего, наши до туда доберутся — полтора десятка человек с фонарями отправились обыскивать постройки.
Мы прошли в дом, пропустив вперед смешанную группу полицейских, английских вояк и казаков. Освещенный массивной «керосиновой люстрой» холл встретил нас шкурой леопарда у камина, головой слона над ним же, на полке — поделки из кости, а на стене — большой портрет хмурого, худого, гладковыбритого седоволосого англичанина.
— Мерзавец, — погрозил портрету кулаком Евпатий.
Мужики тем временем обыскивали дом и приводили нашедшихся слуг-индусов в холл. Бедолаги смотрели на усаженного в кресло, прикрывшего глаза — отдыхает морфинист — дворецкого затравленными глазами. Помощники инспектора тут же их допрашивали, реагируя на напуганно-жалобные фразы на индийском мотивирующими оплеухами.
Хинди — или какая тут у них разновидность диалекта? — я не знаю, но догадаться легко: «забыл язык» — это очень древняя, но почти всегда бесполезная отмазка.
— Есть тут тот, кто тебя выпустил? — спросил я Евпатия.
Наградить за добрый поступок надо.
— Нет, — покачал он головой и ткнул пальцем в дворецкого. — А этот, значится, хозяину палку подавал, чтобы тот ею в меня тыкал.
— Соучастник, — моментально квалифицировал деяние генеральный инспектор.
Опытный.
В открытой двери появился констебль:
— Господин главный инспектор, нашли двух белых, при смерти, и троих индусов. Эти живы и в сознании, говорят — работники.
За нерадивость клеткой наказывал, видимо — работников морить себе дороже, вот и кормили и воздерживались от побоев.
— Немедленно отправить пострадавших в больницу, — распорядился инспектор. — Индусов — в участок, допросить.
— Всех, господин генеральный инспектор?
— Всех, — махнул тот рукой.
Если уж приходится дело шить, значит нужно шить его максимально объемным и применить для показательного суда. Не обольщаюсь — на индусов генеральному инспектору пофигу, но вот белые «пленники» — это уже серьезно.
Обыск закончился, слуг в холл набилось больше десятка — богато плантатор живет — и констебль доложил:
— В правом крыле, за лестницей, железная дверь в подвал. Заперта, господин генеральный инспектор.
— Прячется, — догадался мистер Эдвардс. — Идемте, попытаемся выкурить. Слуг — на телеги, с нами поедут.
Для дальнейших допросов.
Миновав уже привычно украшенные лакированным деревом, коврами и позолоченными светильниками коридоры — двери открыты настежь, обыск же — мы уперлись в солидную, окованную железом, здоровенную дверь.
Болгарки у нас нет, сварочного аппарата — тоже. Динамитом вскрывать будут?
Инспектор махнул рукой, и констебль ногами постучал в дверь:
— Мистер Томсон, это полиция! Откройте!
Подождали — ноль эффекта. Постучали снова:
— Препятствие правосудию ухудшит ваше положение, мистер Томсон!
Нет ответа.
— Сломать, — велел инспектор.
Копы сбегали за ломами, фомками и кувалдами. Не получится на динамит сегодня посмотреть.
Слабое место нашли быстро — дверь и ее рама железные, но стены-то деревянные. Ломы и кувалды с треском разворотили доски, покорежили столбы, и дверь рухнула на пол, чуть не придавив зазевавшегося констебля.
Нашим глазам предстала кирпичная лестница, нижние ступеньки которой озарял тревожный, тусклый красный свет. В нос ударила тошнотворная вонь гниющей плоти, нечистот и бог весть чего еще. Запах керосина от ламп на его фоне казался альпийской свежестью, и мы дружно укутали носы в надушенные платочки. Генеральный инспектор, будучи опытным человеком, оценив купаж, дал наследнику шанс сберечь Высочайшую психику:
— Ваше Императорское Высочество, скорее всего там, — указал на лестницу. — Мы увидим ужасные вещи. Улик и показаний более чем достаточно, чтобы повесить подонка и его приспешника-дворецкого. Стоит ли вам дышать миазмами?
— Стоит, мистер Эдвардс, — блеснул сталью в глазах Никки.
«Этот англичашка что, решил, что может решать за наследника Российского престола?!» — ясно читалось на его лице.
— Ваше мужество и забота о подданных заслуживают величайшего уважения, — отвесил поклон инспектор, загладив тем самым вину.