Главная роль Веры Холодной

– Не договорили, – ответила Вера и сделала паузу, дожидаясь, пока мимо них пройдут Шершень с Чишавадзе (огласка была ей на руку, но демонстрировать этого с самого начала не стоило, все должно было произойти естественно, само собой). – Вы так и не потрудились объяснить мне, что случилось с Бутюгиным. Кто его убил и почему?

– Не знаю кто и тем более не знаю почему, – немного растерянно ответила Вильгельмина Александровна. – Мы, кажется…

– Кажется? – Ухватившись за удобное слово, Вера заметно повысила голос. – Мне ничего не кажется! Я все знаю! Знаю, кто убил братьев Мирских, Мейснера и Бутюгина! Странно, что вы не хотите мне верить, ведь этот человек в первую очередь ваш враг!

Задача была двойной – громко, словно забывшись, сказать все, что нужно было сказать, и добиться при этом выражения удивления на лице Вильгельмины Александровны, чтобы все (на самом деле не все, а Тот Кому Надо) поняли, что она ошеломлена, поражена, сражена.

Получилось. Вильгельмина Александровна, утратив свою обычную выдержку, покраснела, вытаращила на Веру глаза и даже мелко-мелко затрясла нижней губой.

– Вы мне не верите?! – Вера окончательно вошла в роль, то есть разошлась и уже не говорила, а кричала. – Как хотите! Я завтра же отправлюсь в полицию и все там расскажу! Прямо с утра! Если вы не желаете принять меры, то это придется сделать мне!

Гул в зале утих, все обернулись к ним. Много зрителей – о чем еще может мечтать актриса? Вильгельмина Александровна молчала, только продолжала трясти губой. Глаза ее, казалось, вот-вот выскочат и покатятся по надраенному до блеска паркету. Вере, конечно, желательны были бы кое-какие возражения или хотя бы выражения недоумения, которые позволили бы поднять скандал на самую высокую высоту, в заоблачные горние выси. Но сойдет и так. Пусть Вильгельмина Александровна молчит да слушает. Вера же, в конце концов, возбуждена, взвинчена до предела и остановиться не может:

– Какие-то жалкие десять тысяч в обмен на имя человека, решившего вас погубить! Не хотите платить, не верите мне, так знайте, что вы об этом очень скоро пожалеете!

Вера никогда не думала, что сумеет закатить в обществе такой громкий скандал, да еще и на пустом месте. Но чего не сделаешь ради пользы Отечеству.

– Вы пьяны? – тихо спросила Вильгельмина Александровна.

Дожидаться, пока она окончательно возьмет себя в руки, было ни к чему. Маневр удался, как сказал бы Суворов, пора было отходить на запасные позиции.

– Встретимся в полиции! – выкрикнула Вера прямо в только что бывшее бледным, а теперь на глазах наливающееся краской лицо Вильгельмины Александровны. – Прощайте!

Она выбежала из зала, на мгновение задержалась в вестибюле, словно вспоминая, оставляла ли что в гардеробе (ничего не оставляла, просто тянула время), уже более медленным шагом вышла на улицу и выронила сумочку, которую предварительно расстегнула для того, чтобы из нее высыпалось содержимое. Труднее всего было заставить себя не оглядываться назад и тем более не возвращаться в вестибюль, где сейчас должен был стоять Фалтер. Непременно должен был стоять, дожидаясь, пока Вера сядет на извозчика. Но что толку знать, если нет улик? А если там вдруг будут стоять трое или четверо, что тогда? Нет, всему свое время. Охота начата, и следует довести ее до конца.

Какой-то любезный господин в лихо сдвинутой набок шляпе помог Вере собрать вещи с тротуара и сесть в пролетку к Немысскому. Один из извозчиков захотел было перехватить заработок, но Немысский погрозил ему кулаком и обругал столь витиеватыми ругательствами, что Вера даже заслушалась. Конкурент стушевался и проехал немного вперед, делая вид, что просто хотел чуток размяться.

– Угол Пятницкой и Большого Овчинниковского! – громко, на всю Софийку, объявила Вера. – К дому, где галантерейный магазин!

– Это купца Крестовникова который? – уточнил Немысский. – Полтора рубля не пожалеете, сударыня? Домчу с ветерком!

– Бога побойся, если совести своей не боишься! – ответила Вера, с трудом удерживаясь от смеха. – Двугривенный туда хорошая цена, а больше тридцати копеек тебе никто не даст!

– Отсюда на Пятницкую?! Угол Большого Овчинниковского?! – громко усомнился Немысский, превосходно копируя простонародный говор. – За тридцать копеек? Ну уж нет – хоть полтину положите, а то убыток мне будет.

– Убыток от простоя бывает, – резонно заметила Вера. – Ладно, так и быть, будет тебе полтина. Только не гони, а то голова что-то кружится…

– Мягко поедем, сударыня, не извольте сомневаться, – заверил Немысский и громко чмокнул губами. – Пошла, родимая…

Лошадь мотнула головой и неторопливо тронулась с места.

– А вы хорошо представляете извозчика, – похвалила Вера, когда пролетка свернула на Театральный проезд.

– Извозчика изображать легко, – обычным своим голосом ответил Немысский, оборачиваясь к ней. – Вот фельдшером однажды пришлось полдня пробыть! Это была мука мученическая, люди на болячки свои жалуются, вопросы задают, а я толком ничего ответить не могу. Хорошо хоть, догадался спирту из пузырька хлебнуть и притвориться пьяным. Тогда отстали. Как у вас там все прошло?