Главная тайна горлана-главаря. Книга 1. Пришедший сам

Милый друг, иль ты не слышишь,

Что житейский шум трескучий —

Только отклик искажённый

Торжествующих созвучий?»

В другом его стихотворении говорилось, вроде бы, о сне. Но между строк можно было прочесть и горестные сетования автора на невыносимость существования, когда тебя окружает сонм сыщиков-филёров:

«Какой тяжёлый сон! В толпе немых видений,

Теснящихся и реющих кругом,

Напрасно я ищу той благородной тени,

Что тронула меня своим крылом».

Ещё один российский поэт Дмитрий Сергеевич Мережковский в стихотворении «На распутье», написанном в 1883-ем, восклицал:

«Мне не надо лживых примирений,

Я от грозной правды не бегу;

Пусть погибну жертвою сомнений,

Пред собой ни в чём я не солгу!

Испытав весь ужас отрицанья,

До конца свободы не отдам,

И последний крик негодованья

Я, как вызов, брошу небесам!»

Склонные к бунту россияне искали новый способ выражения своих мыслей и новую манеру их изложения. Не случайно фраза, высказанная Дмитрием Мережковским, стала крылатой:

«Лишь постольку мы люди, поскольку бунтуем».

Вот почему манифест Жана Мореаса (Иоаннеса Пападиамантопулоса), появившийся 18 сентября 1886 года в парижской газете «Le Figaro» и провозгласивший новое поэтическое направление (символизм), россияне встретили не только с пониманием, но и с восторгом. Ведь Мореас, считавший себя и своих соратников-стихотворцев последователями Шарля Бодлера, Поля Верлена и особенно бунтаря Артюра Рембо, восстававшего против всех поэтических канонов, в своём манифесте писал:

«Символистскому синтезу должен соответствовать особый, первозданно-широкоохватный стиль, отсюда непривычные словообразования, периоды то неуклюже-тяжеловесные, то пленительно-гибкие, многозначительные повторы, таинственные умолчания, неожиданная недоговорённость – всё дерзко и образно…».

Молодые российские поэты и художники восприняли новое течение в искусстве «на ура!» – ведь с его помощью вместо понятных всем слов можно было употреблять аллегории, намёки и символы. Причудливая словесная форма позволяла скрывать подлинное мировоззрение и сокровенные мысли. И символистами объявили себя многие стихотворцы.

Но эту поэтическую новизну российская публика приняла далеко не сразу и поначалу встретила их стихи откровенными насмешками. Поэтому неудивительно, что и в семье Маяковских на творчество поэтов-бунтарей внимания не обратили. А подраставшее поколение «заставляли заучивать» проверенные временем стихи классиков.

Как бы там ни было, но после знакомства с «понятиями поэтическими» юный Маяковский узнал, что такое «поэтичность», и, по его же собственным словам…

«…стал тихо её ненавидеть».

Ничего не скажешь – занимательное начало для будущего поэта!

Конец века

В России в ту пору начали возникать новые революционные организации. 1 марта 1898 года на конспиративной квартире в городе Минске собрались девять бунтарски настроенных молодых людей, которые приехали из разных городов для того, чтобы создать Российскую Социал-Демократическую Рабочую Партию.

Поскольку тогдашние ряды революционеров-подпольщиков кишмя кишели агентами Охранного отделения, жандармы тут же принялись действовать. Восемь из девяти делегатов-учредителей, а также многие другие бунтари оказались за решёткой.

Жандармский офицер Александр Иванович Спиридович впоследствии писал:

«Целыми вагонами возили арестованных в Москву».

А жизнь не спеша двигалась дальше. Александра Алексеевна Маяковская писала:

«В 1899 году мы поселились в каменном доме. Место это, где был расположен дом, называлось «крепостью», но от старинной крепости остался только вал вокруг дома и ров, заросший кустарником.

Наша квартира находилась в верхнем этаже, а в нижнем был подвал хозяина, где приготовляли и хранили вино…