Главная тайна горлана-главаря. Книга 1. Пришедший сам

Все эти революционеры-подпольщики выступали в роли старших товарищей, соратников четырнадцатилетнего Владимира Маяковского, это они ввели его в состав Московского комитета партии.

Но возникает любопытный вопрос: мог ли кто-либо из них быть так или иначе связанным с Охранным отделением? Ведь все эти имена фигурировали в докладных записках российского сыскного ведомства. У жандармского офицера Александра Спиридовича на этот счёт было очень чёткое мнение:

«Приём в розыскное учреждение лиц, состоявших ранее в революционной организации, являлся, конечно, недопустимым. Слишком развращающе действовала подпольная революционная среда на своих членов своей беспринципностью, бездельем, болтовнёю и узкопартийностью, чтобы из неё мог выйти порядочный чиновник. Он являлся скверным работником или предателем интересов государства во имя партийности и революции».

Юный Маяковский об этом, конечно же, не знал, поэтому революционеров не сторонился. Но в это время у него уже выработалась стойкая привычка часто мыть руки – чтобы в организм не попала опасная инфекция. Сам он об этом никаких воспоминаний не оставил. Мать его и сёстры тоже никогда об этом не писали. Им, надо полагать, просто казалось, что их Володя стал очень чистоплотным. Но именно эта его привычка внезапно подверглась серьёзному испытанию.

Неожиданная засада

Никаких документальных свидетельств, подтверждающих работу Владимира Маяковского в подпольной организации Лефортовского района Москвы не существует. Об этой работе нам известно только из автобиографических заметок «Я сам» и со слов Вегера-Поволжца, высказанных не слишком уверенно. Да и что такого особенного мог делать в подполье гимназист-двоечник? Быть всё тем же мальчиком на побегушках. Опытный партиец Ломов вполне мог взять его с собой на какую-нибудь конспиративную сходку, которая оказалась заседанием Московского комитета (МК РСДРП). А когда Ломов отлучился в Питер, его сменил другой эсдек со стажем, у которого был свой надёжный помощник. И Маяковского переправили к «типографщикам» — к тем, кто печатал антиправительственные листовки и прокламации.

Именно так, скорее всего, и развивались тогдашние события.

На своём новом поприще Маяковский познакомился с наборщиком Тимофеем Трифоновым. У этого подпольщика был солидный опыт революционной деятельности. Ещё в 1904 году он был приговорён к 12-летним каторжным работам, но потом амнистирован. Его разыскивал Иркутский окружной суд по делу о подкопе в Александровской пересыльной тюрьме. Поэтому Трифонову приходилось скрываться и жить по паспорту Льва Жигитова.

Назначенный в 1907 году начальником Московского охранного отделения Михаил Фридрихович фон Коттен резко усилил слежку за подпольщиками.

28 марта Маяковский вместе с сестрой был на студенческой вечеринке – её организовывали братья Джапаридзе, студенты Московского университета, в память о погибшем грузинском поэте Илье Чавчавадзе.

Потом сестра пошла домой, а Володя отправился в театр на Арбате, где на спектакле собирались эсдеки. Встретил там Трифонова, который потом вспоминал, что Маяковский сказал ему:

«– Приходи на заседание МК, тебя кооптировали».

«Кооптировали» — значит, «ввели в состав».

Ни Трифонов, ни Маяковский, конечно же, не знали, что отряд полиции уже получил приказ нагрянуть в Ново-Чухинский переулок, в дом Коноплина. Жандармов интересовала квартира номер семь, принадлежавшая портному Фёдору Ивановичу Лебедеву, две комнаты в которой он сдавал рабочему-печатнику Льву Яковлевичу Жигитову. Глубокой ночью в этих комнатах был произведен тщательнейший обыск.

Утром подполковник фон Коттен отправил в Департамент полиции (в Санкт-Петербург) письмо:

«Ввиду полученных агентурных сведений, что в доме Коноплина по Чухинскому переулку только что поставлена тайная типография, в ночь на 29 марта в означенном доме был произведён обыск, коим арестована на полном ходу типография Московского комитета Российской социал-демократической партии».