Главная тайна рекламного бизнеса (СИ)

— То есть, это всё, блять, происходит только из-за того, что я слишком многого хочу? — проорал ему я.

— Правду слышать всегда больно, Солнышко! — издевательски усмехнулся он.

— Вы всерьёз думаете, что это, это мечта всей моей жизни? — я уже был в том состоянии, что готов был ударить.

Но я остановил свой выбор на том, чтобы ещё поорать:

— Моя мечта — эта дикая, идиотская ситуация? Да гаже этого и быть ничего не может! У меня ещё ничто не вызывало такой ярости, непонимания и раздражения, а вы утверждаете, что вот этого я и хочу?

Он ничего не сказал, но я чувствовал, что на попятную он не пойдёт. Он смотрел на меня в упор.

— А знаете, в чём ваша проблема, Брайан? Ваша самая большая проблема, помимо проблем с отцом, надменности, беспорядочных половых связей и крайнего эгоизма, заключается в том, что даже в глубине души вы хотя бы приблизительно не представляете, чего хотите вы.

Он что-то раздражённо пробормотал под нос, потёр лицо и посмотрел на меня. Теперь в его взгляде явственно читалось поражение.

— Нет, Джастин, моя самая большая проблема заключается в том, что я-то прекрасно знаю, чего хочу!

Опаньки.

Что?

Нифигасе…

Что-что-о-о?!

И тут я понял. Всё. Это было, блять, ясно, потому, что он только что объяснил. Хотя, может, и не очень ясно. Но в тот момент оно мне казалось именно таким.

Я тут же понял, каким должен быть мой следующий шаг.

БРАЙАН

Не может быть, чтобы я произнёс это вслух.

Видимо, я бредил, когда я решил, что, если делать вид, что этого на самом деле не случилось, если я не буду говорить об этом, не буду подходить к нему, то, возможно, я смогу выставить всё так, как будто ничего никогда и не было. Я отказывался верить, что я, непонятно каким образом, высказал это вслух, да ещё в присутствии Джастина. А теперь он стоит и смотрит на меня в упор. Это плохо. Теперь он уже не выглядел обозлённым. Я не мог определить, хорошо это или нет. Поразмыслив, я пришёл к выводу, что, скорее, последнее.

И если я сначала я думал, что испытывал ужас, когда он стоял у двери и смотрел на меня, то я понял, что настоящий ужас я испытал только тогда, когда он вдруг отлепился от двери и пошёл на меня. Единственное, о чём я был способен в тот момент думать, было: если он подойдёт достаточно близко, может случиться что-то такое, что уже не получится проигнорировать… Что бы сейчас ни произошло, уже не будет пути назад, когда ещё было возможно делать вид, что на самом деле ничего не было.

— Джастин, — сказал я, и я очень надеялся, что это прозвучало, как запрет. По крайней мере, я очень сильно на это надеялся.

Он не остановился. Я снова произнёс «Джастин» ещё более громким, более угрожающим тоном. Я был уверен, что, если бы я сказал «остановись» или «не делай этого», он, возможно, и остановился бы, развернулся и вышел из моего кабинета. Но, по какой-то причине, все нужные в тот момент слова вылетели из головы.

Пока он делал эти несколько шагов от двери, тело и мозг требовали от меня диаметрально противоположных действий, но к тому времени, когда он оказался в двух шагах от меня, тело окончательно победило мозг и приняло за него решение о полной и окончательной капитуляции.

Одной рукой я ухватил его за запястье и притянул его к себе, второй я вцепился ему в волосы и притянул ещё ближе. Он, не колеблясь, обвил меня руками, а потом наши губы соприкоснулись… Его губы были такими горячими, такими тёплыми… А волосы — такими мягкими и…

Это оказалось куда крышесноснее, чем я предполагал.

Его руки, лежавшие на моей талии, поднялись выше, одна рука ухватилась за рубашку, а второй он заложил мне волосы за ухо и погладил по голове. Это было настолько приятно… А потом я почувствовал, как его язык коснулся моей верхней губы, я разомкнул губы и… Господи… Это… Да…

ДЖАСТИН

О господи… Господи… Господи… Он прижимал меня к себе так, словно хотел раздавить, тяжело дышал и, блять, просто трахал меня языком в рот… Колени подгибались, я был уверен, что, если бы он отпустил меня, я бы, скорее всего, рухнул на пол. Где-то на задворках сознания трепыхалась мысль, что рубашка задралась, но мне было на это совершенно наплевать. Я понимал, что все мои мечты изобразить независимость и равнодушие остались в прошлом, я осознавал, что я вещь, которая принадлежит ему и, что он может делать с этой вещью, что захочет. И на это мне тоже было наплевать. Я сдерживал стоны до тех пор, пока не услышал сдавленный стон, сорвавшийся уже с его губ, а когда он раздвинул мне ноги и принялся потираться о меня бедром, последние остатки самоконтроля покинули меня. Планы сдерживать всхлипы и стоны так и остались планами… Он шумно дышал, и я знал, впрочем, я знал это и раньше, что, если это случится, я поведу себя как жаждущая безвольная масса, собственно, я именно ею уже и был, но чего я никак не ожидал, так это того, что его охватит такое же отчаяние, что он будет также цепляться за меня и прижимать к себе, что он будет тянуть меня за волосы, стонать и задыхаться и облятьбожемойблять…