Отстояв в небольшой очереди, купила пару килограмм, убрала в пакет и аккуратно подняла его. Эльдорадовский пакет возмущенно поскрипывал, ручки его натянулись, врезаясь в пальцы, но пока держался.
В детсаду тоже пришлось задержаться.
Пока Алешка одевался, вертя в руках штаны и завязывая шнурки потертых стоптанных ботинок, Елена выслушала от молоденькой воспитательницы кучу нелицеприятных замечаний в адрес сына: непоседливый (можно подумать, это не ребенок, а статуя), не хочет спать (разумеется, ты в его возрасте просто горела желанием спать днем), дерется (естественно, только он, а другие – ангелы с крылышками), и тэдэ, и тэпэ, и пр…
Елена смиренно пообещала серьезно поговорить с сыном и, раскошелившись на пятнадцать рублей «добровольных пожертвований» – в этот раз на игрушки, – наконец покинула стены детского сада, уводя за руку взопревшего в пальто в ожидании матери Алешку.
Елена была в отвратительном настроении. Сначала автобусы, потом эта сумка на шестнадцать кэгэ, проститутка Оксана, еще и воспитательница – без году неделя в саду, да и вообще, а мнит себя не иначе как Макаренко!
Почти до самого дома она отчитывала сына за плохое поведение, срывая злость на нем – понимала это, но не могла остановиться. Алешка, хорошо чувствуя настроение матери, осторожно отделывался стандартными фразами: «А чего она?», «А он первый начал», «Я ничего не делал».
Однако то, что увидела Елена, войдя во двор, повергло ее в настоящий шок…
Евгений Молчанов. Суета
Евгений оторвался от клавиатуры и бросил усталый взгляд на часы в правом нижнем углу монитора. Восемнадцать пятьдесят две…
В отупевший от многочасовой напряженной работы мозг информация проникала медленно и как-то тягуче.
Восемнадцать пятьдесят три…
Эти белые цифры о чем-то говорили, и говорили они о чем-то очень важном. Они торопили и прямо-таки вопили с экрана, пытаясь достучаться до его сознания.
Сознание было глухо.
Евгений потер ладонями лицо, повернул голову к окну.
За окном уже стемнело. Черные силуэты высоких раскидистых кленов, подсвеченных сзади тусклым светом пыльных фонарей, грустно покачивали ветвями, роняя свои пожелтевшие одеяния. В приоткрытую форточку с холодным октябрьским воздухом врывались шорох листвы, звонкий топот ног нечастых прохожих, дробящийся эхом, и шум моторов и шелест шин проезжающих автомобилей.
Евгений зябко поежился. В комнате становилось прохладно.
«Только семь, а уже темно», – подумал он и опять перевел взгляд на экран монитора.
Восемнадцать пятьдесят четыре…