Главная ветвь

Спустя мгновение перед Евгением вновь сидел тот же мужчина, что и пару минут назад, в том же своем неизменном костюме.

— Спасибо, — выдохнув с явным облегчением, поблагодарил Евгений.

— Не за что. Я думал, вы действительно этого желали, и позволил себе осуществить ваше желание.

— Это была временная слабость.

— Вчера вы летели на крыльях, так сказать, а сегодня уже слабость. Я чувствую, что вы колеблетесь. Может, все-таки поделитесь? Вдруг помогу?

— Вы такой сильный знаток человеческих душ? — усмехнулся Евгений, вертя пальцами вилку.

— Нет, но я обладаю огромными знаниями многих людей, а также всеми достижениями народа, создавшего меня.

Евгений молча уставился в пол размышляя. Гость молча ждал.

— Ну, предположим, я разочаровался. Нет, не то… Усомнился, что ли. Не знаю… Она… Понимаете, она вроде бы хорошая, красивая, нормальная, но… Одно «но», — Евгений почесал ручкой вилки затылок, подбирая слова. — Я не знаю, как объяснить. Эти ее рисунки… Вы понимаете, о чем я?

— Кажется, понимаю, — серьезно сказал гость. Он поднялся со стула и прислонился к подоконнику, опершись на него руками. — Изображения, на которых она запечатлена в своем естественном виде. Я уже говорил, что у вас — людей странные представления о подобных вещах.

— Но…

— Подождите. Возразить вы еще успеете, — остановил гость Евгения, выставив правую руку ладонью вперед. — Мне, созданному расой, не имеющей понятия ни о чем подобном, трудно воспринять вашу точку зрения на данный вопрос. Это достаточно странно и с трудом поддается анализу.

Гость, заложив руки за спину, прошелся по кухне туда-обратно, остановился напротив стола и сверху вниз посмотрел на Евгения.

— В подавляющем большинстве в вашем обществе выявлена крайняя нетерпимость к первозданному виду человека, нетерпимость как к чему-то противоестественному и крайне непристойному. Мне в этом видится какое-то, простите, извращенное восприятие мира человека, эдакая ненависть к самому себе, что ли, самоунижение. Искусственные покровы тела у вас трансформировались из необходимости в безысходность.

— Но есть же какие-то культурные и нравственные нормы!

— В чем вы в данном случае усмотрели нарушение норм? Насколько мне известно, работа натурщика — это часть учебного процесса, никоим образом не нарушающая ваших законов. Это, кстати, касается, не только искусства, но и медицины.

— Это так, но все же… — смешался Евгений.

— Разве вы никогда не видели полотен великих художников, написанных с обнаженной натуры?

— Видел, но… это другие люди.

— Другие, в смысле, незнакомые вам? Выходит, другим можно позировать художникам?

— До других мне нет никакого дела, — буркнул Евгений.

— Но вы раньше не задумывались, что это плохо.

— Не задумывался.

— А теперь вас лично коснулось это, и вы изображаете бурную ревность и принципиальность. Вы собственник, Евгений, а Елена не вещь — она человек. К тому же вы готовы обвинить женщину в том, что ее рисуют якобы в неподобающем виде, хотя, по сути, призвание искусства и состоит в воспевании красоты природы, частью которой является и человек, хотя вы всеми силами и пытаетесь выделиться из нее, возвыситься над ней. Вы усматриваете в естественном виде человека грязь, пошлость, вызов; художник же видит в нем красоту и совершенство. Пусть иногда и несовершенство, но все равно красоту — собственную и неповторимую, отражение мира, в котором вы живете.

— То есть, вы хотите сказать, что Елена, позируя в подобном виде, не делает ничего предосудительного?

— Я действительно хочу сказать именно это. — Гость вновь прошелся по кухне, вернулся к окну и уселся на стул. — К тому же, именно вы спровоцировали собственный душевный конфликт.

— Я? — поразился Евгений. — Каким же образом?

— Именно вы настаивали на том, чтобы девушка показала эти изображения. Настаивали долго и методично, а она отказывалась. Припомните?

Евгений нахмурился и поиграл пальцами.

— Только не говорите, что вы не догадывались об изображенном на этих рисунках. Вы были почти на сто процентов уверены в правильности своей догадки и тем не менее изъявляли жгучее желание просмотреть их.

— Предположим, — нехотя подтвердил Евгений, придирчиво рассматривая ногти на пальцах правой руки.

— Девушка доверилась вам, а с точки зрения человека — это действительно большое доверие. К тому же вы сами видели, на изображениях не было ни пошлости, ни разврата — искусство в чистом виде. Однако, я подозреваю, вы нарисовали себе в голове иные картины: толпа народа, разоблаченная Елена… в общем, сплошной содом. Хотя вы сами прекрасно понимаете несостоятельность подобных измышлений.

— Возможно, — Евгений оторвался от своих рук и посмотрел в глаза гостю. — Но к чему все это? Зачем она этим занимается?

— Вероятно, у нее есть на то причины. Вы не пробовали ее сами спросить? — поинтересовался гость, чуть склонив голову набок.

— А вы не знаете?

— Знаю. Но, может быть, вы у нее спросите?

— Мне не хотелось бы обсуждать с ней подобные темы.

— Понимаю, — покивал гость. — Опять условности, табу. Как они порой мешают вам — людям найти общий язык.

— И все же?