Главное управление

– Вот ты иди к нему и посоветуй…

– Так к чему разговор? – нахмурился я.

– К тому, что не хотелось бы и мне в его лапти переобуться, – веско поведал шеф.

– Это вряд ли, – сказал я, припомнив опасения Сливкина по поводу моей персоны. – Начальник в милиции – святое!

– Тебе микроскоп дать? – спросил он.

– Зачем?

– Чтобы святое нашел в милиции. И немедленно мне доложил!

– Докладываю: у меня в кабинете пять икон. Вещдоки с церковных ограблений.

– Да? Вот и крестись на них почаще…

Выходя из кабинета начальника, я нос к носу столкнулся с почерневшим от горя и злобы Есиным. Он смотрел сквозь меня, будто не замечая. Я сподобился на вежливый кивок, не нашедший ответной реакции. Все ясно. Отныне мы – злейшие враги.

Спустя несколько минут я прослушивал техническую запись разговора Есина с одним из его министерских дружков. Запись мне привез курьер от Олейникова.

Из слов главы нашего экономического право– и лево– охранительного блока следовало, что заказчиком случившегося ограбления он считает меня и только меня, просит принять меры – какого, правда, характера, сам не ведает, на что собеседник откликнулся жалким жиденьким баритоном:

– Да какие там меры! Он самого Решетова кинул! Ты помнишь ту чеченскую историю? Трупов там наваляли… И ничего, все утерлись. А Рыжова вспомни! Тут тоже разные мнения существуют. Ты лучше своего придурка со взяткой этой липовой из камеры вызволяй, а то не отмоешься! Нашел с кем бодаться! Главное – ради чего?

– Хоть бы половину вернул, сука… – Есин явно не владел эмоциями.

В ответ на эту глупую ремарку послышался покровительственный смешок, и потусторонний абонент дал отбой.

Весьма удовлетворенный полученной информацией, открывающей картину полного морального разгрома противника, я потянулся к трубке телефона внутренней связи.

Звонил начальник отдела, занимавшийся проблемой похищенного в Чечне советника.

– Помните заявителя по квартирному ограблению? – спросил он. – Так вот. Есть новость. Сегодня ему позвонили разбойники. Сказали, что готовы вернуть похищенные из жилища ценности за сумму в размере пятнадцати тысяч долларов.

– Экая прелесть! – изумился я. – Всегда бы так! А каким образом должен произойти обмен?

– Настораживает, что здесь все крайне незамысловато, – донесся ответ. – Клиенту предписано положить сумму в конвертик, а конвертик отвезти в хрестоматийно богатый уголовными традициями район Марьиной Рощи. У дома номер пять, у первого углового подъезда, рядом с водосточной трубой, имеется подвальная ниша. Именно в эту нишу конвертик должен быть умещен. Завтра в три часа дня. Думаю, живут они там, лиходеи. И угол дома просматривается из окон какой-нибудь квартиры… Я отправил ребят провести разведку на местности, скоро доложатся.

– Как приедут – все ко мне, – сказал я, заинтригованный подобным разворотом событий и уселся просматривать текущие бумаги.

И вскоре поймал себя на мысли, что содержание их доходит до меня трудно и вяло, сквозь вату какой-то подспудной тревоги и неудовлетворенности.

Олейников и его предложение выступить войной против олигархического союза – вот что беспокоило меня! Я чувствовал, что, идя на поводу у чекистов, могу нешуточно подставить себя. И более всего не хотелось участвовать во всякого рода покушениях, вчистую сходящих с рук сегодня, но способных разоблачиться в дальнейшем. Мне не верилось ни в свою неуязвимость, ни в неуязвимость Олейникова. Что сулят нам внезапные превратности будущего? Здесь стоит вспомнить поучительный пример – финал полицейских Третьего рейха. Предполагали ли они столь бесславный и позорный конец своих судеб? А ведь они были шестернями в механизме цельной, устремленной системы, одухотворенной пусть пагубной, ложной, но все-таки идеей, в которую свято верили миллионы их сограждан. А где хоть какая-то вера в праведность государственного устройства у нас? В заказном телевизионном экране? У кучки искренних приверженцев режима, непосредственно получающих от него блага? А рассыпься режим – начнутся поиски виновных.

Потому – какая стабильность и уверенность?

Наши с Олейниковым власть и влияние казались мне шаткими и временными, зависящими от конъюнктуры текущих событий, от капризов судьбы и начальства, от внезапных поворотов государственной машины, управленцы которой не знали ни цели ее движения, ни своего предназначения, и не обладали никакой верой, кроме веры во мзду и в спасительные банковские счета за рубежом. Точно такие же людишки из среднего звена власти, которая, по сути, все и решала, сидели в своих креслах и в СССР. Но тамошние кресла не качались, аппетиты восседающих на них были куда скромнее, и многие трудились на совесть, пропитанные коммунистической идеологией и страхом воздаяния за злоупотребления властью. Кроме того, тогда СССР управлял ситуацией, сейчас же ситуация управляла страной.